Мемуары А.М. Коллонтай

[Таня Данилова]

Коллонтай Александра Михайловна (1872–1952), крупный общественный деятель, боровшаяся за социальное освобождение женщин, и советский дипломат, первая в мире женщина в ранге посла. Находилась на дипломатической работе с 1922 г. В 1922–1923 гг. – советник представительства СССР в Норвегии, в 1923–1924 гг. – временный поверенный в делах, а в 1924–1926 гг. – полпред и торгпред СССР в Норвегии; в 1926–1927 гг. – полпред СССР в Мексике; в 1927–1930 гг. – полпред СССР в Норвегии; в 1930–1941 гг. – полпред, а в 1941–1945 гг. – посланник СССР в Швеции. Усилия А.М. Коллонтай способствовали сохранению нейтралитета Швеции в период Второй
мировой войны и завершению советско-финской войны 1939–1940 гг. За заслуги перед Родиной Коллонтай неоднократно награждалась орденами, а в 1945 г. она была возведена в ранг чрезвычайного полномочного посла.
Несмотря на тяжелую болезнь и загруженность дипломатической работой она написала мемуары «Мои воспоминания детства и юности» на английском языке, в которых рассказывала заграничному читателю о своем детстве, юности, пути в революцию.

Письмо А.М. Коллонтай заместителю наркома иностранных дел СССР В.Г. Деканозову с просьбой оказать содействие в издании ее воспоминаний на русском языке.
Стокгольм. 12 февраля 1945 г.

Дорогой Владимир Георгиевич,
Когда Вы летом предложили мне снестись с Госиздатом для издания «Моих воспоминаний детства и юности», я боялась, что недостаток времени не позволит мне заготовить теперь русское издание, но сейчас я вижу, что к апрелю моя книга может быть готова. Название ее «Мой путь к коммунизму».
Прилагаю мое письмо в Госиздат и очень прошу Вас переслать это письмо заведующему Госиздатом.
В отношении английской рукописи есть некоторые изменения и сокращения. Вся английская рукопись находится у Вячеслава Михайловича, которую я послала в декабре м[еся]це.
Простите, что беспокою Вас этим частным вопросом, но т.к. Вы проявили уже интерес к этой книге, то я позволяю себе обратиться к Вашей любезности для переправки письма в Госиздат. Буду Вам признательна, если Вы дадите распоряжение, чтобы Госиздат мне ответил.
С лучшим приветом и глубоким уважением,
Посланник СССР в Швеции, посол А. Коллантай
Резолюция: «Молотову В.М. Прошу В[ашего] согласия. В. Деканозов. 20 февраля.
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 52. Д. 856. Л. 9. Автограф


Докладная записка заместителя наркома иностранных дел И.М. Майского наркому иностранных дел В.М. Молотову о целесообразности публикации воспоминаний А.М. Коллонтай за границей.
Многоуважаемый Вячеслав Михайлович!
Мне переслали из Вашего секретариата воспоминания т. А.М. Коллонтай о ее детстве и юности на английском языке. Товарищ Подцероб ознакомил меня также с содержанием письма А.М. Коллонтай к Вам по поводу этих воспоминаний. Я прочитал рукопись и мое заключение сводится к следующему: воспоминания написаны с литературной стороны хорошо, живо, интересно, в том стиле, который вообще свойственен Коллонтай.* Есть в рукописи некоторые места, которые лучше было бы опустить по соображениям не столько политического, сколько персонального характера (об этом я недавно лично написал А.М. Коллонтай), но они составляют лишь очень маленькую часть всего произведения. Все остальное было бы желательно и полезно издать. Коллонтай в своем письме сообщает, что данную версию воспоминаний она предназначает для заграницы, а для СССР она собирается переработать свое произведение с учетом психологии советского читателя. Если автору удастся это сделать в ближайшее время, очень хорошо. В противном случае, на мой взгляд, стоило бы [издать] по-русски и нынешний вариант воспоминаний. Ибо наша мемуарно-революционная литература вообще очень небогата, а между тем она имеет большое значение, как историческое, так и воспитательное. Историческое – для следующих поколений, воспитательное – для современной молодежи. А.М. Коллонтай – одна из наиболее выдающихся женщин, выдвинутых русским революционным движением, и ее воспоминания, конечно, заслуживают внимания со стороны как современников, так и потомков. К тому же А.М. Коллонтай хорошо владеет пером – качество не всегда встречающееся у мемуаристов, – поэтому ее воспоминания дают ценные зарисовки различных уголков русской жизни конца прошлого века. Они показывают также один из путей развития, каким передовые люди этой эпохи приходили к революции. По всем этим соображениям, мне думается, воспоминания А.М. Коллонтай нужно выпустить в Москве.
Не менее важно опубликование их за границей. А.М. Коллонтай в качестве главного мотива для издания своих мемуаров в Швеции выдвигает свое желание раз навсегда ликвидировать всякие басни и небылицы, которые о ней рассказывают досужие иностранцы. Соображение правильное. Могу засвидетельствовать, что и сам я во время моего долголетнего пребывания за границей неоднократно наталкивается на самые фантастические россказни об А.М. Коллонтай – в печати и не в печати, – с которыми желательно было бы покончить. Но дело не только в этом. Есть еще один – и гораздо более важный – мотив, заставляющий меня думать, что публикация воспоминаний А.М. Коллонтай за рубежом (не только в Швеции, но и в других странах, особенно в странах, говорящих по-английски) была бы полезна.
Как представляет себе средний европеец типичного русского человека? Опять-таки из своего долголетнего заграничного опыта хорошо знаю, что средний европеец представляет себе типичного русского как существо, сильно напоминающее щедринского карася-идеалиста. Для него русский – это прекраснодушный мечтатель, в мыслях своих готовый весь мир перестроить на началах несколько мистической справедливости, а на практике не умеющий навести порядок даже в своем собственном доме. Короче, для среднего европейца типичный русский – это слабый русский, человек, с которым в разговорах, танцах, музыке можно приятно провести вечер, но от которого нельзя ждать никакого серьезного дела.
Откуда взялось такое представление о существе русской натуры у иностранцев?
Оно взялось из старой русской литературы XIX в. Когда европеец думает о типичном русском, пред его умственным взором немедленно встают такие фигуры, как Пьер Безухов, Платон Каратаев, Рудин, Обломов, герои «Трех сестер» и «Вишневого сада», больные персонажи романов Достоевского. И это неудивительно. Из наших классиков на западе наиболее популярны Л. Толстой, Достоевский, Чехов, несколько меньше Тургенев. А ведь у них русский человек (особенно тот, который мил сердцу авторов) слишком часто выглядит как «туманный идеалист», мечтающий о счастье человечества через 200 лет, а пока не способный даже купить себе железнодорожного билета для поездки в Москву (вспомните «Трех сестер»). Могучая сила художественного таланта названных писателей только делала в глазах иностранцев такой образ русского человека еще более убедительным.
Почему, однако, наша старая великая литература слишком часто в таком кривом зеркале отображала русского человека? Разве в русской жизни XIX в. не было сильных, волевых, решительных русских людей? Конечно, были. Разве не были такими людьми партизаны 1812 г.? Или вожди многочисленных крестьянских восстаний, предшествовавших отмене крепостного права? Или длинная вереница русских революционеров от Радищева до Ленина? Или такие гиганты русской общественной мысли, как Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, которые ведь были не просто случайными одиночками, а являлись представителями и духовными вождями целой социальной прослойки – разночинной интеллигенции? Однако в старой русской литературе этот тип, тип сильного русского человека, почти не нашел своего отражения. Иногда из-под пера того или иного писателя случайно выходила фигура такого человека: Пугачев в «Капитанской дочке» Пушкина, Базаров в «Отцах и детях» Тургенева, партия политических ссыльных в «Воскресенье» Л. Толстого. Но это были исключения. И притом всегда вы чувствовали, что автор как-то недолюбливает эту фигуру сильного русского человека, что она ему не сродни, что он рисует ее с неохотой, лишь подчиняясь чувству изобразительной добросовестности, свойственной всякому действительно великому художнику. Как характерно в этом отношении, например, «Воскресенье» Л. Толстого: группа политических ссыльных для него – это лишь маленький обстановочный орнамент, который имеет целью лишь еще более оттенять судьбу главных героев – князя Нехлюдова и Катюши Масловой! Еще раз: почему старая русская литература была так немилостива к типу сильного русского человека?
Мое объяснение – правильно оно или неправильно, пусть судят другие – сводится к следующему: наши классики в подавляющем большинстве социально были теснейшим образом связаны с поместным дворянством, которое в XIX в. шло по пути все ускоряющегося политического, экономического и духовного разложения. Этот процесс, как известно, для него закончился катастрофой 1917 г. Правда, почти все наши великие писатели той эпохи принадлежали к наиболее передовым элементам дворянства, но все-таки они были не в состоянии полностью совлечь с себя ветхого Адама. Миазмы гниения, отравлявшие весь землевладельческий класс, гнездились также и в их крови, порождая здесь своеобразную форму разложения: разъедали их волю, парализовали их энергию, толкали их в сферу проблем внутреннего самоусовершенствования, превращали их в моральных самогрызунов. Вместо того, чтобы вести активную политическую борьбу с царизмом, отрицательные стороны которого они прекрасно видели, эти писатели слишком часто склонны были на разные манеры повторять, что «царствие божье внутри нас». Были, конечно, отдельные исключения, например, Герцен, Бакунин, но они только подтверждали правило. К тому же большая часть деятельности Бакунина прошла вне России, а в деятельности и психологии Герцена нетрудно открыть следы все того же общего разложения класса, из рядов которого он вышел. При таких условиях надо ли удивляться, что наши классики не понимали, не любили сильного русского человека? Их художественное око было устроено так, что с предельной ясностью видело и с необыкновенной яркостью воспроизводило все душеные движения Пьера Безухова или Рудина, но почти инстинктивно отталкивалось от дней и дел сильного русского человека. В этом находил одно из своих главных проявлений классовый характер старой русской литературы.
А затем созданная классиками традиция оказалась столь могущественной, что сумела наложить сильную печать на творчество уже более поздних писателей из среды «разночинной» интеллигенции вроде Чехова, Гаршина, Успенского, Вересаева и др[угих], которым к тому же пришлось жить в эпоху «безвременья» на исходе прошлого века.
В конечном итоге получилось то, о чем я говорил выше: наша литература XIX в. (к тому же, может быть, еще несколько своеобразно преломленная на Западе) создала в головах европейцев представление о русском человеке как о слабом человеке. Русская литература XX в. – в частности Горький, а позднее, уже в советские времена, А. Толстой, М. Шолохов и др[угие], – до известной степени противодействовала этому укоренившемуся представлению, однако ее влияние было недостаточным для того, чтобы радикально изменить взгляды, сложившиеся на Западе в течение предшествующего столетия.
Это существующее у иностранцев ложное представление о характере русского человека имеет не только литературное, но и немалое политическое значение. Вы, вероятно, помните, как в первые годы революции на Западе широко циркулировали басни о том, что большевики – это будто бы немцы, венгерцы, евреи, латыши и т.д., – кто угодно, но только не русские. Конечно, все такие слухи сознательно и с определенной целью пускались нашими врагами. Но они находили веру и распространение в широких кругах европейского населения (притом подчас отнюдь не враждебного Советскому Союзу) потому, что старая русская литература не подготовила их к появлению на исторической сцене тех сильных, волевых русских людей, наиболее ярким воплощением которых стала коммунистическая партия. Позднее, когда мы начали свои пятилетки, – на первых порах сколько насмешек и издевательств было над ними за границей! Опять-таки и тут руководящую роль играли враждебные нам элементы. Но их клевета и инсинуации находили хороший сбыт в широких кругах населения именно потому, что средний европеец, на основе нашей старой литературы, не верил в способность русских что-либо построить и организовать в крупном масштабе. Помню, в начале 1936 г. я показывал в Лондонском посольстве наш фильм «Киевские маневры» пред избранной военно-политической аудиторией. В этом фильме впервые были засняты парашютные десанты. Мои гости, за малыми исключениями (среди которых, между прочим, были Черчилль и недавно умерший генерал Дилл), отнеслись к этому военному нововведению крайне скептически. А на другой день в курилке парламента небезызвестный генерал Альфред Нокс суммировал общее впечатление от фильма так: «Я всегда был убежден в том, что русские – это нация мечтателей». И, наконец, 22 июня 1941 г.: едва ли может подлежать сомнению, что, когда Гитлер напал на Советский Союз, то это старое укоренившееся на западе представление о характере русского человека играло далеко не последнюю роль в его военных расчетах.
Разумеется, опыт войны и блестящие победы Красной армии открыли глаза на истинную природу русского человека сотням миллионов людей во всех концах мира. Однако есть симптомы, что даже и сейчас пережитки старого взгляда на существо русской натуры находят и еще найдут известное, правда, несколько иное, чем раньше, отражение в оценках людей, событий и явлений, касающихся СССР.
Борьба с ложным представлением о русском человеке в странах Запада представляется мне очень важной. И вот именно с этой точки зрения я считаю полезным опубликование мемуаров А.М. Коллонтай за границей. Имя ее широко известно в Европе и Америке. Воспоминания ее найдут большое количество читателей. А эти воспоминания расскажут им о жизни и развитии русского человека, который по справедливости может быть отнесен к типу сильных русских людей. Таким образом мемуары Коллонтай будут содействовать созданию более правильного представления о русском человеке – тем более успешно, что в данном случае речь идет не о каком-либо вымышленном герое романа, а о живом лице, которое многие знают, и к деятельности которого многие относятся с большим уважением.

И. Майский
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 52. Д. 856. Л. 10–18. Машинопись. Подлинник.


__________________

Майский (Ляховецкий) Иван Михайлович (1884–1975) – советский дипломат и историк. На дипломатической работе с 1922 г. В 1922–1923 гг. – заведующий Отделом печати наркомата иностранных дел (НКИД) РСФСР; в 1923–1925 гг. – редактор журнала «Звезда»; в 1925–1927 гг. – сотрудник, затем советник полпредства (посольства) СССР в Великобритании; в 1927–1929 гг. – полпредства СССР в Японии; в 1929–1932 гг. – полпред СССР в Финляндии; в 1932–1943 гг. – полпред (с 1941 г. – посол) СССР в Великобритании, одновременно в 1936–1939 гг. – представитель СССР в Комитете по невмешательству в испанские дела; в 1943–1946 гг. – заместитель народного комиссара (с марта 1946 г. – министра) иностранных дел, председатель Межсоюзной репарационной комиссии в Москве; в 1947–1968 гг. – на научной работе в Институте истории АН СССР, а в 1968–1975 гг. – в Институте всеобщей истории АН СССР. Участвовал в работе ряда международных конференций и совещаний, в том числе Крымской (Ялтинской) 1945 г. и Берлинской (Потсдамской) 1945 г. конференций глав правительств СССР, США и Великобритании. Академик АН СССР (1946). Автор многих трудов по проблемам международного рабочего движения, истории ряда зарубежных стран и внешней политики СССР, в их числе «Монголия накануне революции» (М., 1959); «Воспоминания советского посла» в 2-х т. (М., 1964); «Воспоминания советского дипломата, 1925–1945 гг.» (М., 1971); «Люди, события. Факты» (М., 1973) и др.

http://www.vestarhiv.ru/biblion/2003_5-6_314-323.htm