Как убивали СССР

[Олег]

КАК УБИВАЛИ СССР
(Основы спецтехнологий)


Сегодня, когда гибель нашего государства - СССР - стала уже фактом истории, важно пристально всмотреться в технологию убийства этого государственного образования. Подобный анализ необходим хотя бы еще и потому, что в стане демофашистов да и среди государственников нет - нет, да и всплывают идеи о естественности распада СССР. С демофашистами все понятно - натасканные на спецсеминарах ЦРУ, МИ-5, Бнай Брит, БНД и прочих "друзей" России - эти подонки естественностью краха Союза выбивают себе индульгенцию за грехи и мерзость и маскируют собственное предательство и примитивное холуйство. Впрочем, природа демшизы сама по себе занятна и я попробую в дальнейшем дать подробный ее портрет. Гораздо хуже и опаснее, когда и оппозиция, государственники начинают повторять бред о естественности развала СССР. Между тем, при уничтожении СССР было применено оружие, или специальные социально-психологические, социологические приемы. Не претендуя на полноту охвата, раскрою кое-что из ныне уже известного.
Во-первых, учитывалась естественная структура общества по П. Сорокину. (Наши "марксисты" только и помнили, что Ильич ругал Сорокина, и совсем работы последнего не читали - совершенно зря!) Так вот, естественная структура общества - это естественная пирамида из 12-14 социальных слоев, прошитая многообразием социальных, национальных, религиозных, политических и прочих связей. П. Сорокин очень убедительно показал, что попытки сделать общество плоским - в 2-3 социальных слоя, как пытались это у нас - бесплодны, т.к. рано или поздно начинается процесс увеличения социальных слоев. Все сказанное выше пока непосредственного отношения к убийству СССР не имеет. А что же имеет? Было использовано следующее: перепроизводство элиты, перепроизводство надзирающих за работой над числом непосредственно работающих.

Привожу пример. Первое мое образование было техническим. И вот, творя дипломный проект, наткнулся я на итальянскую документацию по такому же цеху, что я и проектировал. 120 рабочих плюс 3 начальника, включая кладовщика - у итальянцев. Жизнь сложилась так, что, вернувшись из армии, я стал работать сам в таком же цехе. 120 рабочих плюс 26 начальников - это у нас. Почувствовали разницу?

Один комсомол настрогал столько элиты, что до сих пор на все 15 государств - новоделов не хватает, а порулить-то так хочется! Сорокин и описал - что происходит, когда элиты много, а мест наверху - мало. Создается оппозиционная организация из числа элиты - и в бой за теплые места! Причем, чем ближе к верху были эти оппозиционеры, тем яростнее они шли в атаку - они-то знали, что такое быть на самом верху. Повод для оппозиционности выбирается самый вздорный - хоть цвет глаз, но на самом деле идет борьба за власть. Эта схема и была задействована при убийстве СССР - все мы помним, как вечные холуи любого режима, все эти евтушенки, окуджавы и прочие там ульяновы хватали за горло маститых и признанных. Им не демократия была нужна, а власть! Со всеми ее атрибутами и привилегиями.

Вторая технология была взята у Мишеля Фуко. Этого французского ученого свора идеологических импотентов во главе с верховным мерзавцем А.Н. Яковлевым обозвали культурологом. Оно и понятно: ума у "академика" Яковлева, как у гадюки - нежности. Он мог Мишеля и сексологом обозвать, даром что тот написал "Историю сексуальности". Ну, раз Фуко - культуролог, то зачем он коммунистам?! Пусть его Фурцева читает! А вот фашисты из "Саюдиса" "культуролога" читали и при захвате власти в Литве использовали "властную пирамиду по Фуко". (Другие прибалтийские фашисты тоже использовали эту технологию).

Строго говоря, Фуко доказал очевидную вещь - власть вовсе не сосредоточена на самом верху - она делегируется снизу вверх и легитимизируется этим, т.е. получает свои законные права. Образно говоря, вы можете провозгласить себя Императором Вселенной, но править вы не будете, пока дворник в вашем доме вас таковым не признает. Потом вас признает сантехник, потом - слесарь горгаза, телефонист, электрик... там глядишь власть в своем микрорайоне вы и получите, а потом подумывать начнете и о других микрорайонах. Эту технологию фашисты из "Саюдиса" и использовали. Нет смысла захватывать пост президента сразу: без поддержки на местах, вы реально управлять не будете, а идеи свои дискредитируете. Поэтому, сначала захватывается малый кусочек власти: союз филателистов, например. Затем - клуб болельщиков футбольного "Сальгириса", затем - баскетбольного. Потом вы берете под контроль добровольную пожарную дружину, затем - союз литовских женщин и т.д. и т.п. В итоге, на определенном этапе, на нижних этажах властной пирамиды вы царите безраздельно и начинаете идти выше. Рано или поздно власть падает вам в руки. Так фашисты из "Союдиса" захватили Литву.

Третья технология убийства СССР была связана с проблемами национальной психологии. В советниках по нацвопросам и у Горби, и у Е.Б.Н. долго была мадам Старовойтова, достойная дочь одного из достойных замов железного наркома Ежова, того самого, с "ежовыми рукавицами". Воинствующее невежество сей особы в научных кругах общеизвестно, не один раз она публично и с размаху садилась в лужу, так что насоветовать она могла только откровенную чушь. Естественно, сие обстоятельство было учтено.

Есть такой канадский ученый Дж. Берри. Он в 1984 г. доказал, что, если нация не уверена в своей собственной положительной оценке, в своей "хорошести", то, вступая во взаимодействие с другими нациями, она будет, защищая свой положительный образ, прибегать к элементам этноцентризма, шовинизма и другим формам национальной дискриминации. Строго говоря, чтобы начать уважать другие нации, надо сначала уважать свою.

А теперь вспомните, какими словами обзывали русских все эти нуйкины, минкины, чернушенки, коротичи и прочая падаль. Если вспомните хоть одно слово уважения - с меня шоколадка! Тем самым русских изначально заставляли остро реагировать на происходящее в нацреспубликах. И распад СССР был законодательно защищен актами Верховного Совета Российской Федерации. И лично товарища ...на! В нацреспубликах действовали более дифференцированно: натравливали армян на грузин и азербайджанцев в Армении, грузин - на абхазцев, осетин, аджарцев - в Грузии, лезгин и талышей на азербайджанцев - в Азербайджане и т.д. А Галина Васильевна все советовала! Лепота!

Четвертая технология убийства СССР тоже была связана с национальной психологией. Есть такая институциональная концепция Бретона. Суть ее проста: если народ не имеет всех доступных и потенциально возможных национально-культурных институтов, он не уверен в своей положительности, не имеет положительного образа себя. Эта концепция Бертона была применена к русским. Вспомните, что именно русские в СССР не имели своей Академии наук, своей компартии, своей столицы и т.д. и т.п. Тем самым, когда СССР убивали, энергия самого многочисленного народа была искусственно переключена на построение этих институтов, что рассматривалось как обретение независимости. Тем самым энергии на борьбу за права русских в активно фашизирующихся Прибалтике, Молдавии, Грузии тогда не хватило.

Разумеется, не все в составе КПСС были идиотами. Порядочных людей, особенно на местах, в райкомах было много. Но и для них была приготовлена особая, пятая технология. Работами канадского же ученого М. Селигмана в 1984 г. было установлено, что живой организм прекращает попытки уклонения от наказания, если оно наступает в случайном порядке и нет возможности избежать его. Впоследствии он не будет избегать наказания, даже если у него появится такая возможность - обстоятельства научили его быть беспомощным. У человека возникает хроническое чувство уязвимости, ему кажется, что он никогда и нигде не может быть в безопасности. Особенно вредно состояние "выученной беспомощности" для мужчин, резко отрицательно сказывается на их здоровье. Поэтому-то Горби столь активно избивал кадры на местах: случайно, нелепо, необоснованно, но методично уничтожалось районное звено партии. Что особенно омерзительно, делалось это под вой о пресловутых "репрессиях 1937", в то время как реальные репрессии 1985-1991 гг. своей жестокостью и циничностью, равно как и числом жертв, превосходили кампанию 1937 г., бывшей обычной чисткой СССР от интернационалистов, готовых спалить Россию ради химер "мировой революции". Достаточно убедительно, хотя и не совсем правдиво, механизм избиения партийных кадров в "эпоху перестройки" показан в повестях Ю. Полякова "ЧП районного масштаба" и "Апофегей". Заметим, к слову, что Горби не сам придумал технологию формирования состояния "выученной беспомощности" у низового звена партийных руководителей, а элементарно слямзил ее у Мао Цзе-дуна.

Шестая технология уже была указана в работах С.Г. Кара-Мурзы. Посему просто отсылаю читателя к ним. Это так называемая "концентрация управляемого социального развития", построенная на "социальном триггерном эффекте". Триггер - это то звено в схеме, контролируя которое, вы контролируете всю схему. Современные технотронные общества плохо управляемы через лагеря и репрессии. Связано это, прежде всего, с самой технотронной и информационной структурой современного социализма: всегда найдется группа людей, готовых взорвать атомный реактор, газораспределительную станцию, центр управления энергоснабжением и т.п. Поскольку, по меткому замечанию А. Зиновьева, "репрессии создают героев оппозиции", то этот путь исключен для власти. Кровавая бойня безоружных людей в октябре 1993 - это признак страха и отчаяния. Демофашистский режим висел тогда на волоске. А отдавать наворованное не хотелось. Да и под суд за свои "реформы" мало желающих идти.

Посему обществом управляют через контроль триггерных социальных элементов. Таковых триггеров сегодня три:

1) Средства массовой информации (скорее, дезинформации), особенно телевидение. Не случайно Горбатый начал свою "перестройку" только после того, как заменил полностью руководство крупнейших газет. Без опоры на демофашистскую да и просто по холуйски тупую свору газетенок, всяческой прессы, его авантюра просто бы не прошла.

2) Силовые структуры. Где на первом месте стоит МВД, КГБ и в самом конце - армия. Последняя превратилась у нас в толпу чиновников в погонах и всерьез как ключевая сила рассматриваться не может. Отсутствует также и офицерство как социальный тип, поскольку только единицы способны на Поступок. Остальные - военнослужащие и не более того. Не случайно именно КГБ был подвергнут безжалостной чистке, порке и истреблению - демофашисты на 80-90% состоят из бывших стукачей, голиков, элементарного ворья. Кто же любит того, кто знает про твою мерзость все?!

3) Рабочие ресурсодобывающих и транспортных отраслей. Вспомните, как жестоко расправился "душка" Рейган с забастовкой авиадиспетчеров! Людей просто вышвырнули из авиации, причем всех до одного! У нас, как и в Польше, внутри этого элемента-триггера большую разрушительную роль сыграли шахтеры: видимо угольная пыль припудривает не только легкие, но и мозги. Если они были, конечно. И когда мордовороты в кожаных куртках, стуча касками, требовали отставки премьера Павлова, они воображали себя героями. Даже людьми. А были - обыкновенным быдлом. Расчетливо используемым демофашистскими и прибалтийскими полуэсэсовцами из "Саюдиса" и прочих "народных" фронтов. Что касается остальных отраслей промышленности, то учителя, врачи, металлурги и т.п. могут бастовать до посинения. Власть этим не сковырнешь.

И последний, седьмой элемент. Использовалось изобилие евреев во властных структурах как на руководящих должностях, так и на позициях экспертов. Проблема эта щекотливая, и мне менее всего хотелось бы быть примитивным антисемитом. Евреи, как и русские - разные. И дело вовсе не в том, что они - плохие, а русские - хорошие. Нет. Дело в том, что они разные. СССР был гигантом, у которого тело и голова жили по разным законам, именно в силу засилья еврейства наверху. (Сейчас их там, к слову, стало еще больше).

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на диссертацию А. Грачева, посвященную данной проблематике: различия в психологии между русским и евреем. Диссертация защищена в 1996 г.:

а) Религиозные евреи крайне нетерпимо относятся к представителям других национальностей и религий. Иудаизм предписывает унижать других, вплоть до физического истребления; не обязательно силой, можно - хитростью.

б) Евреи видят в религии прежде всего набор запретов и правил, в то время как православие (как учение) направлено на ближнего, на любовь к нему.

в) Евреи, независимо от реального социального положения, отождествляют себя с интеллигенцией и преследуют упорно эту цель.

г) Если русские отождествляют себя с государством и рассматривают нынешнюю ситуацию как национальное унижение и позор, то евреи больше озабочены проблемой своих прав и забот, а также поддерживают идеи децентрализации государства, идеи его раздробления, уменьшения.

д) Если русские видят своих врагов в республиках ближнего зарубежья, то евреи - в арабах, курдах, турках. Это говорит о том, что они отождествляют себя скорее с народом Израиля, чем с Россией.

е) Только 1/3 евреев намерена, получив образование, оставаться в России. 2/3 нацелены на выезд.

Этих различий больше чем достаточно, чтобы понять недопустимость засилья любых нерусских наверху. В США, между прочим, в октябре 1990 г., обеими палатами конгресса был принят закон о пропорциональном национальном представительстве в:

а) органах власти

б) органах печати

в) системе образования.

Не плохо бы было, если бы наши думцы повторили в этом вопросе путь американской "демократии".


P.S. И последнее. Надо все-таки дать психологический, а не личностно-оценочный анализ причин активного участия шахтеров в демофашистских движениях Польши и России. Она, причина, тоже лежит в психологии. У шахтеров происходит профессиональная деформация личности, когда отдельные черты характера, поведения, разговора чрезмерно выпячиваются и структура личности становится однобокой. Негармоничной. Этакий на всю жизнь застывший флюс, перетягивающий физиономию в сторону, почти до земли. Шахтеры на работе заняты разрушением, заняты уничтожением того, что природа создавала веками. И эта привычка разрушать все и вся, бездумно ломать и крушить все на своем пути переносится ими в обычную жизнь. Не случайно шахтерские города и поселки стали инкубаторами для организованной преступности. Вседозволенность и агрессия - это профессиональные черты шахтера, которые, в конечном итоге, обернулись против них самих.

Е.В. ФИЛОНОВ, кандидат психологических наук, С-Петербург.
газета Дуэль. №3 1998 г.

["Стахович"]

Этих различий больше чем достаточно, чтобы понять недопустимость засилья любых нерусских наверху.

Вот за такие высказывания мне "Дуэль" не нравится. Человек начал, вроде, умно, а потом скатился на старую тему. Надо ли приводить такие статьи целиком?

[KonstantinV]

А если эта тема имеет силу? Кроме того замалчивание какой-то части статьи - повод к обвинению знающими людьми.
ps: я не антисемит, но веду разделение на жидов и евреев, кавказцев и хачей, украинцев и хохлов, русских и... в общем у нас тоже плохие люди есть Это кстати не отменяет моего понимания, что в них есть что-то хорошее глубоко внутри.

[Константин Социалист]

Докатились. Это и называется зараженность сознания идеологемами (в данном случае - неприличными) не имеющими к фактам (иенно так! Факты напрочь отсутствуют,есть лишь обывтельская трепотня о том, что эти - такие, а те - эдакие...)никакого отношения. Преступники национальности не имеют. Они-то как раз всегда находят общий язык.

[KonstantinV]

Не думаю, что тут нужно развивать эту тему. Можем поговрить о природе этих понятий в личной беседе.

[Олег]

Проклятье беловежской пущи

(С.КАРА-МУРЗА )

Иудин фокус
Наступает дата, которую хотелось бы забыть, как страшный сон - подписание в Беловежском лесу тремя славянскими Иудами пакта об убийстве СССР. Ну, участь Иуд - это по другому ведомству, давайте поговорим о нас самих.
В том кровавом спектакле, сценой которого сделали шестую часть суши, а многие режиссеры и актеры прячутся среди зрителей, само убийство советской империи было, быть может, кульминацией, но не финалом. Еще много актов этой драмы нам придется пережить, еще будет расти на сцене гора трупов, и выйти из театра никому не будет дано. Чтобы как-то влиять на сценарий и, если уж не спастись самим, то хоть не дать пресечь наш корень, мы должны охватить взглядом всю пьесу. Понять интригу, узнать за масками главных действующих лиц и исполнителей, вникнуть в их двусмысленные реплики, ужимки и гримасы.
Пока что мы были не на высоте. Убийцы в масках скоморохов, академиков и прочих друзей народа вертели нами, как хотели. Но мы не унывали, успокаивали себя поговоркой тоже большого друга России, Бисмарка: "русские медленно запрягают, да быстро ездят!". Но ведь во всем надо знать меру. Похоже, мы стали запрягать уже так медленно, что ехать не придется - кобыла успеет сдохнуть прежде, чем запряжем. Да и вожжей в руках не удержать - ослабеют руки от голода и плохой водки.
Есть и в самом акте беловежского преступления что-то загадочное, след руки мастера. Так люди смотрят, вперившись в руки фокусника, и не могут понять. Как это? Был голубь под шляпой и - нет его! Убийство совершили средь бела дня, при всем честном народе, но так, что жертва даже не охнула - сидит, как сидела, моргает, улыбается, а уже покойник. Тут же рядом любящие сыновья, родственники. Смотрят, как вынимают из сердца нож, аккуратно его вытирают, прикрывают ранку платочком - и ни у кого никакого беспокойства.
Один из потрясающих документов всемирной истории - стенограмма сессии Верховного Совета РСФСР, что утвердила Беловежское соглашение. Ветераны, Герои Советского Союза, защитники Отечества, генералы Комитета Государственной Безопасности - все проголосовали послушно, как загипнотизированные, не задав ни одного вопроса. Под глумливые присказки Хасбулатова: "Чего тут обсуждать! Вопрос ясный. Проголосовали? Ну, приятного аппетита". Хотел бы я проникнуть в душу честного и отважного человека, твердого коммуниста, какого-нибудь космонавта, любимца всего советского народа. Что он думал и чувствовал, когда нажимал на кнопку, своей личной волей узаконивая ликвидацию СССР? "Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал?".
Конечно, надо бы узнать, почему шесть человек, проголосовавшие против, оказались не подвержены гипнозу. Сама малость цифры говорит, что это - случайный сбой. В любом аппарате бывает, даже в японском телевизоре. Может, за колонну эти люди ненароком встали или за бумажкой наклонились - оказались вне поля какого-то действия, которое отключило ум, совесть, инстинкт самосохранения и даже родительские чувства множества людей, всего состава депутатов 150-миллионного народа.
Для практических действий политического режима, который подрядился ликвидировать СССР-Россию, вытащить из горла "цивилизации" эту кость и раздробить ее навсегда, ратификация Беловежского сговора и не требовалась. Все равно парламентскую демократию должны были ликвидировать, весь план реформы был с нею несовместим. Но как последний эксперимент над Россией перед утвержданием рискованной программы вся эта акция имела исключительную ценность.
Ликвидация державы, на что реально не мог бы рассчитывать даже победитель в обычной войне мирового масштаба, несла русскому народу тяжелые бедствия - возможно, смертельные. Нет даже смысла перечислять их - они совершенно очевидны сейчас и были очевидны всегда. Иначе бы Россия не вела изнурительные войны в течение пяти веков. И вот, некая клика, внедренная, как вирус в клетку мозга, в управление государством и в прессу, проводит решение о ликвидации СССР через Верховный Совет - без террора, без запугивания, без подкупа депутатов. А народ не только не сопротивляется никоим образом - он даже не безмолвствует. Он просто не замечает случившегося.
Что означал тот эксперимент? Что Россия не обладает никакими средствами защиты. Действуя умело, ее враг может добиться абсолютно всего. Россию не защищает ни армия, ни все прочие системы государства, ни партии, ни духовные пастыри (интеллигенция), ни церковь, ни сам народ в лице "трудящихся масс".
Умственный паралич
Когда было установлено, что с Россией можно делать абсолютно все, ее и начали обгладывать спокойно, по графику. Сначала выпустили Гайдара - изъять за одну ночь все личные сбережения целого народа и все оборотные средства народного хозяйства. Сколько-то тысяч ограбленных умерло от инфрактов, но никто и пальцем не пошевельнул, чтобы защититься. Следующим актом выпустили Чубайса. Он произвел "приватизацию" - все национальное достояние в виде промышленности было изъято и передано под контроль десятка семейств, в которых русского человека не сыщешь днем с огнем (это - в нашей "антисемитской стране"). Немного погодя иностранным компаниям начали передавать главные месторождения минеральных богатств России. Сейчас, в соответствии с тем же графиком, началась территориальная ликвидация России.
И после всего этого мы из всех рупоров оппозиции слышим, что "у реформаторов не было программы", что "у президента нет компетентной команды", что "наделали ошибок".
Чего стоят одни только сказочки про кризис, из которого якобы наша экономика должна найти выход - и вот строчат "программы выхода из кризиса" и перед выборами, как клоуны бьют друг друга по голове картонным кирпичом, срезают конкурента вопросом: "А у вас есть конструктивная программа?". Это все равно как от председателя колхоза в белоpусской деревне Хатынь в 1943 г. требовать план мероприятий по повышению надоев молока.
Сегодня экономика каждой страны контролируется, как организм космонавта кучей датчиков, множеством (около трех сотен) показателей. По ним целый ряд международных организаций строят "кривые здоровья" национальных экономических систем. По ним видно, что о кризисе в России и речи нет. Сам тип кривой совершенно иной. Есть хозяйства в стадии подъема, стагнации, рецессии, кризиса. А есть в мире три случая разрушенной экономики. Это Ирак, Босния и Россия. Три страны, против которых проведены тотальные разрушительные войны. Но разница в том, что в Ираке и Боснии люди это прекрасно поняли, а в России и говорить об этом не полагается - здесь "непримиримая оппозиция" пьет чай с Березовским и рассуждает о консенсусе и консолидации.
Русский человек каким-то образом доведен до такой стадии отупения, что он поверит, что против него ведется война на уничтожение, только когда в него лично попадет пуля - причем не в ногу или руку, а в жизненно важный орган. Поймет, только умирая. Даже когда пуля или бомба попадает в его ребенка, он лишь меланхолично удивляется: "Гляди-ка, что прилетело. Это попахивает нарушением Всеобщей декларации прав человека". И через минуту, закопав ребенка, он опять у телевизора - ужасается планам расширения НАТО на восток и радуется успехам Кардиологического центра России.
Конечно, вся совокупность взрослых людей России - отцов и матерей - совершила по отношению к своим детям историческую подлость. Отцы "сдали" своих детей вместе со страной, иначе и быть не могло. Сдали мальчиков на растление бандитам и торговцам наркотиками, сдали девочек сутенерам и насильникам. Кое-кто думал, что сможет и без страны защитить деток своим семейным мирком. Значит, предал их по глупости. Или пусть уезжает жить на дикой таежной заимке - в городе уберечь подростка от телевизора и наркотической иглы в принципе невозможно. Да и на авторитет родители уже не могут претендовать, ибо не способны дать ребенку кусок хлеба - вернее, сбалансированного питания.
Единое государст¬во СССР уничтожено в ходе опе¬ра¬ции холодной войны. Это очевидно, хотя пресса и ТВ продолжают мусолить миф о "рас¬па¬де им¬пе¬рии". Устройство СССР, которое сравнительно недавно обеспечило сплочение всех народов в войне против самого мощного внешнего врага, оказалось без¬защит¬ным против ударов в спину собственного руководства, под¬дер¬жанного ча¬стью элитарной интеллигенции. Но поразительно, что и сейчас, по прошествии пяти лет, нет в среде оппозиции связного анализа причин поражения. Как будто кто-то умело уводит наших патриотов от главного вопроса.
Ведь ясно, что действия "архи¬тек¬торов" в течение 1985-1991 гг. привели к такому ослаблению экономической, политической и административ¬ной системы СССР, что его сознательным врагам, занявшим высшие посты в партгосап¬парате, удалось столкнуть неустойчивое равновесие и, совершив сам акт ликвидации страны, парализовать всякую волю к ее восстановлению. Даже в феврале 1917 г. развал Российской империи либеральными "архитекторами" вызвал мощные восстановительные движения. Белые - за "единую и неделимую Россию", красные - за "единое братство трудящихся". Жовто-блакитного Петлюру били и те, и другие. Необходимым условием для "беловежского сог¬ла¬шения" было попустительство народов и каждого гражданина. Почему такого не было в 1917-1920 гг.? Чем была вызвана близорукость 1991 г.?
Самоубийцы
Называют известные недостатки СССР как унитарного госу¬дар¬ства. Как и любое государственное построение, СССР обладал мно¬ги¬ми дефектами. Их еще предстоит осмыслить. Антисоюзная кампа¬ния перестройки не была кри¬тикой - это было создание карикатуры на СССР, злонамеренное преувеличение и искажение реальных бед. Идеалы в земной жизни не реали¬зуются, блага и утраты познаются в сравнении. Не будем даже срав¬нивать нашу ста¬бильную жизнь в СССР с ны¬нешним по¬ло¬жением. Сравним СССР с реальностью Запада - она нам предло¬жена как иде¬альный образец.
- СССР, при всех трудностях его истории и даже, периодами, жестокости режима, обеспечил тип жизни, который гарантировал со¬х¬ранение каждого народа, даже самого малого, даже "pепpессиpованного". Здесь не было ни национальной ассимиляции, ни апартеида, ни не¬вы¬носимой социальной и культурной дискриминации. Разделенные на¬роды утратили эти гарантии ради мифических благ обособленности и открытости Западу. Участь многих из них, если так пойдет дело - исчезнуть с лица Земли.
- СССР, даже при еще весьма скромных масштабах нако¬плен¬но¬го национального богатства, исключал возникновение в нем вну¬трен¬него "третьего мира". Разрушение союза, осно¬ванного на принципе общей исторической судьбы, немедленно при¬ве¬ло к региональному и национальному экономическому расслоению и "сбросу" кризиса в "слабые" регионы с их быстрым обеднением. Сила рынка и корысто¬лю¬бие компрадорской буржуазии таковы, что никакая "суверенизация" не спасет от крайне невыгодных отношений с сильными партне¬ра¬ми. Политика реформаторов неиз¬бежно ведет к отношениям типа "первый мир - третий мир" внутри России, которая сама в целом станет, в самом лучшем случае, частью "третьего мира" по отношению к Западу. Это расслоение регионов прекрасно видно на примере Бразилии, которую нам ставят за уже недосягаемый образец.
- СССР был единственной в мире страной, самодостаточной по минеральным, экологическим и человеческим ресурсам. Эта целостность придавала народному хозяйству СССР огромную эффективность по сравнению с объективно достигнутым уровнем разви¬тия отдельных его частей. Затраты на поддержание этой целостности были несравненно меньше, чем достигаемый при этом эффект. Раз¬рушение СССР ввергло в раз¬ру¬ху все на¬роды без исключения. Все они утратили экономическую незави¬си¬мость, восстановления которой постараются не допустить мировые конкуренты.
- СССР обеспечил своим гражданам жизнь в условиях реальной правовой защищенности и, по международным меркам, высокой надеж¬ности и безопасности - при очень низком уровне угрозы со строны репрессивных сил государства. Переключив внимание на события полувековой давности, на давно перевернутую страницу истории, людей на время заставили забыть, что советский человек жил, не видя оружия, ОМОНа с со¬баками и даже резиновой дубинки. Развал СССР создал совершенно новую систему угроз и опасностей для граждан - с одновременным возникновением жестоких полицейских государств.
- Союзное государство СССР сняло с народов огромное бремя по созданию каждым народом собственной бюрократической над¬стро鬬ки, содержание которой не только требует огромных затрат, но и деформирует общество. Сегодня под лозунгами "дебюрократизации" на землях СССР возник чудо¬вищ¬ный по масштабам чиновничий аппарат со всеми его атрибутами, вклю¬чая коррупцию. Две сотни "своих" посольств внутри СССР и четыре сотни за границей! Эффективность чиновничества (объем реальных функций, выполняемых одним работником аппарата) снизилась по сравнению с СССР в десятки раз. Такого груза не может выдержать даже здоровая экономика.
Бред рынка и интеграции
Отрицательные послед¬ствия развала СССР со временем не смягчатся, а усугу¬блят¬ся. Созданный СССР запас еще не проеден (например, еще не вымерли национальные инженерные кадры, но они уже перестали воспроизводиться). Демонтаж единого государства еще не привел к слому многих сторон совместной жизни страны, но этот процесс идет с ускорением. Он в принципе не мо¬жет быть блоки¬ро¬ван развитием рыночных отношений, они лишь маскируют тенденцию.
Началось внедрение в экономику республик, особено в сырье¬вые отрасли, иностранных корпораций, которые пере¬клю¬чают потоки ресурсов на внешние рынки. Ускорилась деградация созданных в СССР структур науки, образо¬ва¬ния, здравоохранения. Во многих местах идет усиление родо-пле¬менных и возрождение феодальных отношений, возникли первые признаки рабства. Вместо "возврата в европейский дом" подрыв советской системы означает для многих народов утрату связи с современной цивилизацией, закабаление женщины, усиление этнической и религиозной нетерпимости, возвpат к аpхаичным семейным отношениям.
Почему же в воссоздании союзных связей дело не очень-то идет на лад - при том, что идея Союза поддерживается подавляющим большинством населения? Ссылки на эгоизм национальных элит не очень убедительны. Этот эгоизм ни для кого не секрет, почему же он ма¬гически влияет на умы людей, которые лишь страдают от раз¬ру¬ше¬ния СССР? Думаю, дело в том, что политики избегают не то что от¬ве¬чать, но и ставить вопросы, которые возникают, когда пред¬став¬ляешь себе возрождение СССР в нынешних условиях. Ведь ясно, что восстановление ра¬зор¬ванных связей - совершенно особый процесс, никак не похожий на работу стабильной системы. Поэтому и соблазнять благами стабиль¬ного СССР бессмысленно - не об этом идет речь.
Еще бессмысленнее ссылаться на то, что интеграция - ве¬ле¬ние времени, что Европа идет к федерации. Ну ка¬кое это имеет отношение к нам? Чем мы сегодня похожи на Европу? Каковы основания для такой аналогии? Никаких. Да и опыт Европы показал: при первых признаках кризиса процесс ин¬те¬грации замедляется - сильные партнеры начинают "сбрасывать" кри¬зис "на Юг", в Грецию да Португалию.
Пора признать, что сама задача воссоздания союзного го¬су¬дарства ставит совершенно новые вопросы. Гла¬в¬ный во¬прос: возможна ли в принципе мало-мальски глубокая ин¬те¬грация стран с разными образами мира, человека и жизни? А если возможна, то на какой основе.
Опыт Российской империи и затем СССР показал всему миру: совместная жизнь очень разных в культурном, религиозном и со¬ци¬альном отношении народов без их взаимоистребления и колонизации одних другими возможна. Россия-СССР вос¬про¬извела в себе модель всего человечества. Это - урок колоссального значения, показавший принципиальную возможность пре¬одо¬ления нынешнего кризиса цивилизации. Но культурная элита Запада отвергла этот урок. Она участвовала в уничтожении СССР, создании о нем лживых мифов, а затем в пропаганде "нового миро¬во¬го порядка", тяготеющего к глобальному фашизму. А влиятельная часть российской интеллигенции Россию предала и перешла на сторону ее врага в холодной войне.
Было заявлено, что СССР - аномальное общество, "вы¬кидыш истории". Этот урод должен быть растерт в порошок, а затем слеплено нечто новое и принято в цивилизацию в отведенную ему нишу внутри "третьего мира". Что деление мира на богатые и эксплу¬ати¬руемые стра¬ны нормально и вечно, и будет поддерживать¬ся всеми средствами вплоть до геноцида любых масшта¬бов. Эту идеологию взял за основу политический режим России. Что означает инте¬гра¬ция не¬большой страны (скажем, Туркмении) с огромной Россией, уשּׁрав¬ля¬е¬мой таким режимом? Очевидно, нечто совершенно иное, чем СССР.
СССР соединяла общая идеология, которая с большим или меньшим на¬пря¬жением преломлялась в культуре разных народов: по-одному в Белоруссии, по-другому в Таджикистане. Огромным ядром служила РСФСР, через которую и соединялись столь разные полюса. Идеология СССР стояла на великих идеях и об¬разах: образе семьи народов и идее единой исторической судь¬бы. Как только по¬ли¬тический режим РФ поднял знамя, на котором написано РЫНОК, вся конструкция рухнула. Что при нынешнем режиме в России воссоединение невозможно - очевидно. Не захочет этот режим огорчать дядю Сэма, вся цель которого в холодной войне в том и состояла, чтобы расчленить СССР. Но ведь и оппозиционные партии стоят за "ры¬ночную экономику". Так возможна ли при этом ин¬теграция?
Переход к рынку меняет даже чувство пространства, прежде всего земли. Для страны-"семьи" глубокий смысл имеют слова "пядь родной земли". На них стоит важнейшая скрепляющая сила Союза - армия. А при рынке эти слова теряют смысл и не трогают сред¬него человека. Что они значат для испанца в Андалусии, где зе¬мли скуплены арабскими шейхами и немцами? А рядом Гибралтар - колония Англии. Тревожит ли это испанцев, жителей Гибралтара? Нисколько.
Слом общей "нерыночной" иде¬ологии привел к резкому мировоззренческому разделению народов. Страны и области, где в культуре наро¬дов сильны не¬ры¬ночные принципы, испытывают естественное стремление отгоро¬дить¬ся от "рыночных" режимов самыми разными барьерами. Для них Москва, бывшая раньше оплотом и защитой, теперь - источник опасности.
Нас выгоднее зарезать
Как же представляют себе коммунисты-рыночники "раскрытие" таких стран Москве? Ведь общество, сохраняющее знବчительный компонент уравнительства (например, низкие цены на хлеб), не может раскрываться рыночному обществу - оно будет им разорено. Не раскрывается Западу даже Япония, не говоря уж о Тайване или Ма¬лайзии. Интеграция Европы идет через планомерное разрушение всех внутренних солидарных отношений. Это очень травмирующий процесс (осо¬бен¬но в деревне). В Испании было да¬вно вве¬дено бесплатное посещение музеев для испанцев. Ма¬лень¬кая, но радость. Европейское сообщество обя¬за¬ло Испанию отменить эту уравнительную льготу. Мелочь, но вос¬принята очень болезненно. А что же говорить о дешевом хле¬бе, который едят в Татарстане или Туркмении? Захотят ли их жители посту¬питься своими принципами (а отношение к хлебу - не столько эко¬номика, сколько культура и даже религия) ради выгод интеграции? Не заманчивее ли будет сближение со странами, утверждающими уравнительный иде¬ал - если не со¬циалистический, так исламский?
Империи типа СССР, объединяющие народы с раз¬ными культурами и религиями, могут существовать только как стра¬ны-"семьи", то есть как нерыночное общество. Рынок неизбежно вызовет расслоение и превращение части страны во внутренний "третий мир". Но такая сис¬тема неустойчива, т.к. "первый мир" может существовать толь¬ко как крепость, отгороженная от своего бедного сиамского бли¬з¬неца кордонами полиции и иммиграционной служ¬бы. И национальная буржуазия может существовать в рынке только под защитой национального же государства. Потому с возникновением буржуазного строя Европа, бывшая ранее Священной Римской Империей, распалась на государства-нации.
Не должно быть никаких иллюзий и относительно России: уцелеть как единое государство при рынке она не сможет. Да ее территориальный демонтаж уже начался, и дело не только в Чечне. Россия "эвакуируется" с Севера, быстро теряет Приморье - это ведь тот же процесс, только без крови и бомбежек. Но простого и ясного слова мы не слышим от оппозиции даже по самому очевидному случаю - Чечне. Какие-то запросы в Министерство юстиции, какое-то шелестение бумагами. Ведь известен совершенно жесткий и однозначный критерий суверенитета государства над территорией - у кого в руках средства законного насилия. Покуда боевики Дудаева и Яндарбиева были "незаконными вооруженными формированиями", а на территории Чечни был хоть один "законный" солдат или милиционер, подчиняющийся Минобороны или МВД России, Чечня была частью Российской Федерации, хотя и в состоянии мятежа. Как только последний солдат покинет территорию, а армия и полиция Яндарбиева станут "законными" - суверенитет России утрачен. И все, кто нам сегодня пудрит мозги, а не говорит правду, станут соучастниками предателей Российского государства.
"Холодная война" не прекрати¬лась, она вошла в новый, не менее разру¬шитель¬ный для наших народов этап. Цель его - всеми средствами сохра¬нить и расширить созданные разломы и трещины так, чтобы части разрубленного тела не могли срастись. Переориентировать, с помощью экономических рычагов и подкупа местных элит, экономику республик и областей на новые центры притяжения, в ударном порядке воспи¬тать новые кадры в духе, сочетающем космополитизм с националь¬ным самомнением. Обновить "пятую колонну".
* * *
После успешной холодно-военной кампании по убийству государственности России русских как народ, видимо, не пощадят. Не простят ему прегрешений перед Западом - ни утонувших подо льдом тевтонов, ни Наполеона, ни Гитлера, ни страха перед красным флагом.
Такие народы, каким стали сегодня русские, "должно резать или стричь". Нас будет выгоднее зарезать - все, что можно, уже состpигли.

[Игорь Жуков]

Докатились.

Да. Спасибо, Костя.

[Андрей Терентьев]

«…..Докатились. Это и называется зараженность сознания идеологемами (в данном случае - неприличными) не имеющими к фактам (иенно так! Факты напрочь отсутствуют,есть лишь обывтельская трепотня о том, что эти - такие, а те - эдакие...)никакого отношения. Преступники национальности не имеют. Они-то как раз всегда находят общий язык….»


К сожалению, Константин, не всё так просто. Преступники имеют национальность. Есть преступные группировки, организованные именно по национальному признаку. Есть даже такое понятие этнические ОПГ. Есть чеченские ОПГ, таджикские ОПГ, украинские ОПГ, русские ОПГ, еврейские ОПГ, татарские ОПГ и т.д.
Национальные вопросы были, есть и будут поводами для разных манипуляций и спекуляций. Их надо спокойно, аккуратно и квалифицированно разбирать.
Развал СССР начался, кстати, и из-за нерешенных противоречий на национальной почве. Первые серьезные выступления - в Казахстане в 1986 –ом. Затем Карабах, Ош, Юж. Осетия, Прибалтика, Молдавия и т.д.
Сейчас перед угрозой распада находится Россия. Одна из причин – геноцид русского народа.
Русские – это тот «цемент», который скреплял СССР и продолжает скреплять Россию.
Но крепости этого цемента одинаково сильно вредят как борцы с «русским фашизмом», и так т.н. «русские националисты». Примеры тому – опять же из недавней истории:
Можно вспомнить о том, как искусно, с применением высоких манипулятивных технологий валили больной СССР русофобские «Московские новости» и «русский националист» Сергей Бабурин, один их авторов Декларации независимости России.

[Олег]

Александр Тарасов
Десятилетие позора. Тезисы обвинительной речи
Предательство интеллигентов. 90-е годы были годами отказа интеллигенции от своей идентичности и автономии. Интеллигент, если это настоящий интеллигент, а не псевдоинтеллигент (статусный интеллигент, чиновник, клерк, "интеллектуал", то есть узкий специалист в непромышленной области – в сфере образования, управления, информационных технологий и т.п.) – это творец, творческая личность, гений, человек, занимающийся поиском истины, рациональным (научным) или чувственным (художественным) познанием и освоением мира. Настоящий интеллигент понимает свою индивидуальную роль познающего субъекта – и общественную роль просветителя и освободителя. Настоящий интеллигент – носитель критического мышления. Настоящий интеллигент противостоит конформизму и мещанству.

В 90-е интеллигенты предали сами себя. Они добровольно переняли психологию лавочников и проституток. Лавочник ориентирован на сиюминутный материальный успех, на то, чтобы продать побольше и подороже (и избавиться от залежалого товара). Проститутка точно так же продает свой товар (себя) – вообще-то говоря, тоже не первой свежести – и точно так же норовит продать его подороже и большему числу покупателей. Ни лавочник, ни проститутка не являются творцами, они не производят, а лишь продают. "Интеллигенция" в 90-е стала социальным слоем духовных лавочников и духовных проституток. Массовое потребление требует массовых, то есть унифицированных, то есть по большому счету примитивных, товаров – и "интеллигенты" принялись всучивать всем духовную сивуху, преданно ловя любое слово и любой жест сутенеров (спонсоров, то есть банкиров, фондов, государственных чиновников – тех, кто платил деньги, давал гранты, распределял ставки, задавал правила игры) и с энтузиазмом, достойным лучшего применения, выполняя любые, самые извращенные пожелания сутенеров.

"Интеллигенция" стала сословием мещан, мелкими буржуа. "Интеллигенция" стала стадом конформистов, которым, как всяким стадом, легко управлять. "Интеллигенция" в 90-е не захотела творить, не захотела создавать шедевры (за это не платят, шедевры получают признание спустя десятилетия – часто после смерти творца, а успеха хочется сейчас). "Интеллигенты" 90-х отказались от критического мышления: за критическое мышление репрессируют (отодвигают от кормушки, как минимум, сажают в тюрьму или убивают, как максимум), а отсутствие критического мышления предполагало и отсутствие критического действия – то есть отсутствие творческого действия, революционного действия, действия, изменяющего мир, новаторского действия. Естественно, "интеллигент" 90-х утратил характер просветителя и освободителя. Взамен пришло ханжеское и лакейское презрение к собственному народу – как к "быдлу". Духовные проститутки и духовные лавочники переняли (как это часто бывает у холопов и лакеев) взгляды и манеры своих хозяев.

"Интеллигенты" 90-х поверили в некое "информационное", постиндустриальное общество – и это послужило им основой для самооправдания: дескать, мы теперь не зависим от тех, кто добывает уголь, собирает хлопок и выращивает хлеб, мы – внутри другой, "более высокой" цивилизации. Хотя сельскохозяйственные продукты не стали виртуальными – и их по-прежнему производят крестьяне, причем во все большей степени – живущие в чудовищной нищете крестьяне "третьего мира". И одежда не стала виртуальной, хлопок по-прежнему выращивают и собирают крестьяне, ткани по-прежнему ткут рабочие-ткачи, зарабатывая туберкулез и пневмокониоз, уголь (без которого не будет электроэнергии и, следовательно, не будут работать компьютеры и электронные СМИ – весь виртуальный мир псевдоинтеллигенции 90-х) по-прежнему добывают шахтеры – за гроши, зарабатывая силикоз и ежегодно сотнями погибая в обвалах и метановых вспышках.

"Интеллигенция" 90-х превратилась в преимущественно паразитический слой – и, как всякий паразитический слой, прониклась контрреволюционными настроениями. Быть левым стало немодно, революция предана анафеме за "насилие" (как будто контрреволюция – это не насилие, как будто "нормальное существование" современного мира, в котором ежегодно от голода умирает 40 миллионов человек (данные ООН), – не насилие, не массовое убийство сытыми голодных).

Псевдоинтеллигенты 90-х не хотят никого просвещать и освобождать: просвещать и освобождать готовы гении, творцы, пророки, революционеры: чем шире их круг, чем больше их сообщество – тем им интереснее жить, тем большим смыслом наполняется их существование. Мелкие буржуа, духовные лавочники и духовные проститутки экономически не заинтересованы в чужом просвещении и освобождении: каждый просвещенный и освобожденный, с их точки зрения – это экономический конкурент: а вдруг он продаст, а я нет? вдруг его приласкает сутенер, а меня нет?

Продажность нашей "интеллигенции" была очевидна еще в советское время, в 70-е – 80-е годы, когда "интеллигенты" дружно славили "мудрость" КПСС и лично Л.И. Брежнева – хотя никакой энкаведешник с автоматом не стоял у них за спиной и не заставлял этого делать, просто за это хорошо платили. Но в 90-е продажность приняла уже откровенно неприличные формы: те же люди, кто славил коммунизм при коммунистах, в одночасье превратились в ярых врагов коммунизма при антикоммунистах. Достаточно вспомнить П.С. Гуревича, который в 70-е – 80-е "разоблачал" мистицизм, неофрейдизм и православный персонализм, восхваляя марксизм, а в 90-е принялся восхвалять мистицизм, неофрейдизм и православный персонализм, оплевывая марксизм. Д.А. Волкогонов еще в конце 80-х сочинял идеологические инструкции в ГлавПУРе и клеймил со страниц журнала "Юность" тех, кто "клевещет" на Советскую Армию, а в >90-е уже сочинял инструкции по борьбе с "коммуно-фашизмом" и писал антиисторические "труды", демонизируя Ленина и Троцкого. А.С. Ципко в 70-е писал книги по теории марксизма (правда, безграмотные: он даже названия произведений Ленина путал!), в 80-е был консультантом ЦК – а в 90-е, как только получил шикарную квартиру в цековском доме на улице Димитрова (помните, в связи с этим домом было так много шума в прессе в начале 90-х, когда шла кампания по борьбе с привилегиями?), – сразу же стал яростным гонителем компартии.

"Интеллигенция" 90-х, превратившись в слой, обслуживающий интересы власть и деньги имущих, даже не обратила внимания на то, что эти имущие становятся всё более и более тупыми и эстетически неразвитыми. Сталин мог звонить Пастернаку, чтобы выяснить, действительно ли Мандельштам – выдающийся поэт, Кеннеди мог просить объяснить ему ("только так, чтобы я это понял"), почему Бежар – выдающийся балетмейстер. Лужкову невозможно доказать, что Церетели – это нечто чудовищное. Маргарет Тэтчер оказалось невозможно доказать, что киберпанк – это самое яркое литературное явление в США в 80-е (все, что связано со словом "панк", вызывает у Мэгги инстинктивное классовое отвращение). Чтобы угодить имущим, надо соответствовать их вкусам, чтобы соответствовать их вкусам, надо быть такими, как Зураб Церетели и Сидни Шелдон, то есть надо либо быть посредственностью, либо стать посредственностью.

2. Триумф посредственности. 90-е стали годами победы посредственности над талантом. Масскульт, презираемый интеллигентами в 60-е – 70-е и отчасти в 80-е годы, был провозглашен равноправной культурой – и полностью вытеснил культуру подлинную (поскольку масскульт хорошо продается – а хорошо продается он потому, что рассчитан на примитивные вкусы примитивных умов "среднего класса"; масскульт – это аутентичная культура "среднего класса"). Целые отрасли культуры (обычно имеющие недолгую собственную историю в рамках подлинной культуры) в 90-е были убиты. Первыми жертвами стали кино и рок. И кино, и рок как виды искусства выросли из масскульта относительно недавно: кино вырывалось из пут "массовой культуры" с 20-х годов, но как самостоятельное, серьезное, подлинное искусство сложилось только в 50-е – с формированием постсталинского кино в "Восточном блоке" (советской, венгерской, польской и чехословацкой кинематографических школ), с одной стороны, и победой в западном кинематографическом сознании итальянского неореализма – с другой. Рок как серьезное, подлинное искусство и вовсе сложился во второй половине 60-х.

Больше нет кино. Вместо кино теперь – мувиз. Это уже не искусство. Это – часть шоу-бизнеса. Всё, что шоу-бизнес, не имеет отношения к искусству (это уже из названия "шоу-бизнес" следует). В 90-е годы не могут существовать Феллини или Тарковский: они не имеют отношения ни к шоу, ни к бизнесу, они не продаются. Шоу – это стриптиз, это человек с двумя головами, это фальшивящий оркестр с голоногой придурковатой красоткой-тамбурмажором, это, наконец, Познер или Арбатова ("ток-шоу"), старательно морочащие на TV головы домашним хозяйкам по заказу власть имущих (иной вариант "мыльных опер": чтобы у зрителя было занято время, но, упаси господи, ни в коем случае не задействованы мозги). Бизнес – это бизнес: у меня товар и я должен всучить его потребителю, мозги здесь вообще вредны – еще не дай бог начнешь задумываться над тем, а нужен ли вообще потребителю этот товар...

Позорная история с откровенно вторичным, невыносимо скучным, невыносимо пошлым, невыносимо сентиментальным, эталонно бульварным "Титаником" – это символ. Символ смерти кино как искусства. Таких знаковых явлений в 90-х много: это, например, торжественное зачисление в "современную классику" и "выдающиеся достижения" кинематографа такого откровенно убогого и вторичного фильма, как "Пятый элемент" (рассчитанного, в лучшем случае, на подростков 10–12 лет), или награждение орденом Почетного Легиона (!) полностью деградировавшего Эльдара Рязанова за чудовищный по качеству фильм "Парижские тайны".

В 90-е всё, что в кино имело отношение не к китчу, не к шоу-бизнесу, а к искусству, оказалось загнано в гетто.

В 90-е не могут существовать ни "Дорз", ни Дженис Джоплин, ни "Кинг Кримзон". Они слишком оппозиционны. Они не политкорректны. Они слишком философичны. Они, наконец, неприлично мрачны. История с попыткой повторения через 30 лет Вудстока показала всю степень деградации рок-сцены: вместо праздника слияния, любви, пира гениев и соединения с мировой пульсацией родилось обычное шоу с толпами полупьяных и подколотых сытых и самодовольных яппи и детей яппи, которые даже не слушали толком музыку, не интересовались, кто играет и о чем поет (а это действительно уже неважно – не 60-е), а стремились приобщиться к "историческому" событию – поваляться в вудстокской грязи.

Все, кто из последних сил сопротивляется валу коммерциализации и музыкального примитивизма, пытается сохранить сегодня дух подлинного рока, тоже загнаны в гетто (в крайнем случае они произведены в "полезные евреи" – на них налеплен ярлык "звезды", "выдающегося деятеля", "живой легенды" и "национального достояния", британская королева и президент США готовы при случае пожать им руку и выдать грамоту, удостоверяющую, что "податель сего – действительный член юденрата в рок-гетто").

При помощи найденных и отлаженных в предыдущие десятилетия механизмов обладающая деньгами посредственность научилась делать безопасными творцов, художников, подлинных интеллигентов. В США, например, как известно, в роли "убийцы талантов" сегодня выступают Голливуд и TV. Как только на литературном горизонте появляется талантливый прозаик – его тут же соблазняют большими деньгами на сценарную работу в Голливуд и/или на TV. И всё – талант погиб. То же происходит с поэтами, только их поглощает трясина поп-музыки.

Интересно, кстати, как реагируют на это в 90-е американские псевдоинтеллигенты – посредственности, мнящие себя "людьми искусства". Поскольку Голливуд и TV интересуются лишь теми, кто способен создавать талантливую, захватывающую сюжетную и психологическую прозу (то есть такую, для которой существует четкие, классические критерии и качество которой легко определяется путем сравнения с известными образцами), литературные бездари, не способные к работе такого уровня сложности, плодят бессюжетные, лишенные персонажей, "автоматические" и т.п. произведения, утешая самих себя и пытаясь внушить окружающим, что только такая проза – "единственно современная", отражающая дух сегодняшнего дня. Аналогично ведут себя посредственности и в поэзии. Неспособные создавать интересные произведения в рамках поэтической традиции (например, совсем не просто сегодня писать оригинальные, не эпигонские, рифмованные стихи, особенно в сложных формах – попробуйте-ка, скажем, спенсерову строфу!), посредственности поголовно бросаются в минимализм и свободный стих, утверждая, что только такие стихи – современны и отражают "дух сегодняшнего дня". На самом деле за этими "теоретическими манифестами" стоит элементарная зависть к своим более удачливым коллегам.

В 80-е годы те же люди еще могли морщить носы, фыркать и клеймить более удачливых, интегрированных Голливудом и поп-сценой, за "продажность" и уход в низкую "массовую культуру". В 90-е это невозможно: они сами провозгласили "массовую культуру" настоящей и сами провозгласили продажность признаком успеха, а успех – признаком таланта.

Утрата обществом интереса к современным художникам (в самом широком смысле этого слова) – расплата за посредственность. Зачем тратить деньги и смотреть посредственный фильм, если очевидно, что на таком уровне я и сам могу снимать? И вот десятки тысяч представителей "среднего класса" в США в 90-е берут в руки видеокамеры и снимают порнофильмы с собственным участием – а затем обмениваются ими друг с другом. А что – это и впрямь интереснее, чем аналогичная продукция с участием актеров, которых ты в реальной жизни, в отличие от соседа, никогда не встречал.

Торжество посредственности отразилось и на политической сцене. На смену ярким политикам пришли невзрачные, серые, убогие людишки. Достаточно посмотреть на физиономии, например, Робина Кука или Джеми Ши, чтобы вспомнить если не пособие по патопсихологии, то, как минимум, книгу Макса Нордау "Вырождение". Президент Клинтон войдет в историю скандалом, связанным с оральным сексом. Это вам не Кеннеди с Карибским кризисом и тем более не Рузвельт с "Новым курсом" и победой во II Мировой войне. Клинтона (в отличие от Рузвельта и Кеннеди) потому никто и не убивает, что он никому не нужен, как Неуловимый Джо. А неотличимые друг от друга, не запоминающиеся лица европейских политиков – откровенно ущербных, лишенных индивидуальности, взаимозаменяемых... Балаганные фигуры российских политических лидеров – от двоечника Черномырдина, единственное достижение которого – фраза "Хотели как лучше, а получилось как всегда" – до вначале делириозного, а затем дементного Ельцина, "второго издания Леонида Ильича Брежнева" (о прочих жириновских и зюгановых я и не говорю).

"Интеллектуальная элита" ничем не лучше. Все наши титулованные экономисты за 90-е годы с треском провалились, расписавшись в полной некомпетентности. Все наши титулованные социологи с таким же треском провалились на всех крупных выборах 90-х, дружно предсказав сокрушительное поражение Лукашенко и Кучмы на президентских выборах в Белоруссии и на Украине и выдающийся успех НДР и "Демократического выбора России" и поражение коммунистов на парламентских выборах в России...

Впрочем, и западные экономисты 90-х оказались ничем не лучше. Никто из них не смог ни предсказать, ни вразумительно объяснить причины мексиканского финансового кризиса или – позже – азиатского, российского, бразильского...

Только в атмосфере торжества посредственности мог возникнуть феномен Фрэнсиса Фукуямы с его "концом истории". Вовремя вспомнить университетский курс истории философии (в данном случае – Гегеля), быстренько положить гегелевскую идеологему в основу восхваления либерализма (и никто даже не заметил, что Фукуяма обокрал не только Гегеля, но и Гитлера, провозгласив очередной Тысячелетний Рейх – только Либеральный!) и на пустом месте снискать лавры "выдающегося философа" – такого даже в 80-е годы еще и представить было нельзя. Уж на что "новые философы" были мастера саморекламы, но такое даже им не удалось. И не важно, что все постулаты Фукуямы к концу 90-х оказались полностью несостоятельными, – имя уже заработано, Фукуяму уже изучают в университетах как "живого классика". Зато других философов – настоящих – из университетских курсов в 90-е изымают: в Мексике – Маркса, в США и Франции – Гегеля, в Канаде – Грамши, в Дании – Унамуно и Сартра...

3. Нарциссизм, гедонизм, Диснейленд. Искусство в 90-х утратило социальную значимость – с полного согласия самих художников, "интеллигентов". Ушли в прошлое философские романы, социальные фильмы, бунтарская поэзия, полит-рок, фресковая и психоделическая живопись и психоделический танец, социально и политически ориентированные (как часть или наследие контркультуры). "Художник" замкнулся в мирке собственных мелких и глубоко личных проблем, в излечении (или культивировании) собственных многочисленных комплексов. Наступила эра нарциссизма, торжествующего индивидуализма, бесстыдной рекламы дюжинного мещанского "Я". В настойчивых попытках (часто тщетных) привлечь к себе внимание и выклянчить деньги у потенциальных спонсоров проходит жизнь "художника" 90-х. Отсутствие таланта и фантазии компенсируется любовью к себе. Проза ни о чем соседствует с прозой о любви к собственному телу (один такой шедевр со словами "достали уже, сил нет!" демонстрировал мне А. Агеев из журнала "Знамя": автор долго-долго описывала, как она бреет себе папиной бритвой лобок; господи, да кому это интересно?).

Лишившись социальной значимости, искусство, во-первых, потеряло аудиторию, выпало из общества, стало лишним и ненужным в современном мире, а во-вторых – превратилось в игру (популярность в 90-х среди наших "интеллигентов" "Homo ludens" очень показательна; так же как показателен факт непонимания Хёйзинги, в частности, игнорирование его предупреждения, что игра находится уже вне морали). Но, превратив искусство в игру, "художник" 90-х резко снизил ценность искусства и ценность самого себя, "художника". И сам он, и его "продукт" стали товаром игрушечного магазина, заведомо нестрашным и легко заменяемым на другой.

Такое "искусство" перестало быть опасным для Системы. И, следовательно, такой "художник" перестал быть властителем дум, то есть Художником. Его никогда не повесят, как Рылеева, никогда не расстреляют, как Лорку или Джо Хилла, не гильотинируют, как Андре Шенье, не отрубят голову, как Томасу Мору или Уолтеру Рэли, не забьют до смерти на стадионе, как Виктора Хару, не утопят в море, сбросив с вертолета, как Отто Рене Кастильо, не застрелят, как Леннона или Куртье, не отравят, как Сантейля или Ли Юя, не уморят в лагере, как Мандельштама или Десноса, не сожгут заживо, как Сервета или протопопа Аввакума, он не погибнет в бою, как Хавьер Эро или Хосе Марти, с него не снимут кожу, как с Имадеддина Насими. Он никому не нужен, потому что никому не страшен. Власть уважает только того, кого боится. Уведя свою деятельность в область игры, "художник" 90-х стал домашней игрушкой Власти. Всё, что ему осталось, – истошно веселиться, играть самому в принятую Властью игру.

90-е стали годами торжества гедонизма. Существует всего три психосоциокультурных типа человека: филистер, богема и творец (творческая личность). В 90-е и на Западе, и у нас филистер и богема слились в единое целое. Богема приняла ценности обывательского мира, обывательский мир заразился образом жизни богемы. "Художник" приучился выклянчивать деньги на "проект", а осуществив "проект" – превращать жизнь в грандиозную вечеринку с травой, жратвой и сексом до изнеможения – в восторге от того, что на полученные от реализации "проекта" деньги он может долго ничего не делать. Джону Мильтону, который не мог не писать "Потерянный Рай", или Пушкину с его "руки тянутся к перу", такого не понять.

Конечно, все это возможно только в условиях избытка денег в обществе. А этот избыток обеспечивается, как известно, неэквивалентным обменом со странами "третьего мира". Именно потому и могут бездарности тысячами производить бездарные "художественные" продукты (никому не нужные) и затем накачиваться героином, что где-то в Латинской Америке, Африке и Азии (впрочем, теперь и в России) ежедневно тысячи детей умирают от голода. Мир "среднего класса" превратился в 90-е в нерушимый блок филистера и богемы, в единый неразделимый кислотно-галерейно-подиумно-TV-шоу-секс-туристский-садо-мазохистский клуб.

Отсюда и фашизация артистической среды. Фашизм стал безопасным для Системы (Пиночет в Чили не конфисковывал ничью собственность, наоборот – возвращал национализированное при Альенде). Фашизм стал игрой – но игрой на грани дозволенного. Это – вернейший способ привлечь к себе внимание, то есть успешно продать себя на рынке, где у тебя слишком много конкурентов. Ярчайший пример – "Лайбах" и вообще "нойе словенише кюнст". Фашизм стал частью мейнстрима. Эсэсовская форма у байкеров, танцоров гей-балетов и посетителей садо-мазохистских клубов, очеловечевание Гитлера у Феста и Сокурова – все это лишь культурный вариант политической амальгамы буржуазной демократии и фашизма в одной и той же стране (например, в Перу, где парламентская демократия уничтожает деревни 600 тысяч индейцев, превращая их в беженцев, и 80 тысяч убивает, или в Турции, где парламентская демократия уничтожает деревни 3 миллионов курдов, делая их беженцами, и 200 тысяч убивает).

Играющий "художник" – гедонист и нарциссист – не имеет шансов найти такую же аудиторию, такую же степень востребованности и такой же уровень почитания, как социальный художник – бунтарь, пророк и "проклятый поэт". Это в сандинистской Никарагуа наблюдался расцвет поэзии и всенародная любовь к Карденалю, Гарсиа Маркесу и Гуаясамину, это у партизан Тимора на поэтов и артистов подпольных театров молятся, как на богов, это в джунглях Колумбии певцы песен протеста пользуются невероятным почетом и уважением у вооруженных "кампенсинос". В мире, где "художника" покупают и продают – и он сам с этим согласен, – у него нет будущего как у художника. Он – товар и его судьба (и его цена) определяется покупателем, а покупатель в современном западном обществе все более и более тяготеет к предметам одноразового пользования.

Отсюда же и увлечение лингвистической философией – как философией совершенно безопасной, политически стерильной. Если вместо изучения человека и общества изучать язык и текст (пратекст) – по определению невозможно задеть ничьи имущественные интересы. Лингвистическая философия сегодня – такое же прибежище трусов, как схоластика в XVI–XVIII веках, и не случайно лингвистическая философия, подобно схоластике, помешана на интерпретации текста, а не на анализе практики, опыта: действие, практика невозможны без столкновения интересов, действие ангажировано изначально – и потому тот, кто анализирует действие, также вынуждено ангажирован: он смотрит либо глазами победителей, либо глазами побежденных, даже при "взгляде со стороны" он вынужден признавать, что есть побежденные и победители (что уже оскорбительно для одной из сторон). За текст же отвечает не интерпретатор, а лишь автор текста. Не говорю уже о том, что экзегеза не создает интеллектуальных сущностей, а лишь перекомбинирует уже данные, в то время как обобщение и анализ опыта, действия – это именно создание новых интеллектуальных сущностей (опыт и действие – феномены до- или внеинтеллектуальные, природные).

Отсюда же и увлечение и неклассической философией. Особенно оно распространено среди тех "художников" и "интеллигентов", кто драпируется в "левые" и "левацкие" одежды (это такая же попытка привлечь к себе внимание, как и игра в фашизм) – подобные "художники" и "интеллигенты" были всегда, но в предыдущие десятилетия настоящие западные левые называли их "плюшевыми" или "шикарными левыми" ("шили"), то есть ненастоящими, игрушечными. "Шили" особенно любят Дебора (поскольку он теоретически "обосновал" бессмысленность политической борьбы, задолго до Фукуямы – просто другим, псевдомарксистским языком – провозгласив несокрушимость Тысячелетнего Либерального Рейха) и Фуко с его стремлением к изучению психосоциальной патологии и пограничных феноменов, например, безумия как якобы "антибуржуазного" явления. Втайне "шили", конечно, знают, что безумие вовсе не антибуржуазно, оно не противостоит буржуазии, оно вообще вне классовых характеристик. Антибуржуазно и, следовательно, опасно для буржуазии (а значит, опасно и для тех, кто этим в буржуазном обществе занимается) только то (и те), что (кто) предлагает конкурентный буржуазному позитивный социальный проект, создает новую утопию. За это буржуазия репрессирует. А безумие дозволено. Безумие – не криминал, а болезнь. Революцию можно провозгласить преступлением, болезнь – нельзя.

4. Постмодернизм, политкорректность, тирания СМИ. 90-е были годами царства постмодернизма. "Поколение 90-х" отказалось от философии ввиду своей явной неспособности к пониманию классических и постклассических философских текстов, с одной стороны, и из-за страха перед борьбой за изменение действительности – с другой. "Интеллигенция" 90-х восторженно приняла постмодернизм именно потому, что увидела в нем оправдание своей интеллектуальной посредственности, творческой бесплодности, политической трусости и социальной продажности: постмодернистская "отмена" онтологии, рационализма и по сути философии вообще "оправдывала" неспособность и к научному видению и познанию мира, и к пониманию и освоению философского наследия (как замечательно сформулировал на семинаре в Центре современного искусства В. Терин, "теперь можно не читать Канта, Гегеля, Маркса – теперь можно читать меня, Терина"); постмодернистский отказ от познающей, профетической и дидактической функции искусства "оправдывал" бездарность и позволял заменить традиционное создание произведений искусства бесконечной "деятельностью", ориентированной на сам процесс этой деятельности; постмодернистское провозглашение рационального действия "устаревшим" (поскольку "результат всегда не совпадает с проектом", а "изменяемое отвечает насилием на попытки его изменить") "оправдывало" страх перед репрессиями (нарциссисты и гедонисты боятся не только смерти, пыток или тюрьмы, но и отсутствия комфорта и потери возможностей разнообразного наслаждения – разве можно жить без ЛСД и биде?); постмодернистское "уравнивание в правах" подлинного искусства и китча, серьезного и игры, левого и правого, созидания и разрушения, реального и иллюзорного "оправдывало" продажность "интеллигенции" и превращение ее в машину для удовлетворения довольно примитивных потребностей гедонизирующего "среднего класса".

Постмодернистское общество – это воплощенная в реальность "мозаичная культура" А. Молля: общество разбилось на маленькие группы, в каждой из которых – собственные "гении" (совершенно убогие), собственные неофиты (еще более убогие), собственные критерии качества, собственная мораль, собственная мода. Постмодернистское общество уже не способно выступать как тотальность, оно беззащитно перед власть имущими – микрогруппы не способны объединиться, они с большим трудом взаимодействуют друг с другом, будучи втайне враждебны друг другу и не нуждаясь друг в друге. Постмодерн – это мир одиноких. В идеале постмодернистское общество стремится к полном атомизации, полному сытому равенству в интеллектуальной ограниченности при внешнем разнообразии ("Машина останавливается" Э.М. Форстера). Самая большая, тщательно скрываемая тайна постмодерна – это его исключительная политическая выгодность для правящей элиты: элита консолидирована, ангажирована и предельно рациональна; она владеет собственностью, получает прибыль, организует (строго рационально) мировое производство и мировой политический процесс. Элита консервативна по необходимости (без стабильности нет прибыли), не играет в постмодернистские игры (носит строгие костюмы, учит детей в закрытых школах с классическим образованием и палочной дисциплиной XIX века, покупает картинны Сезанна, а не инсталляции Карла Андре, слушает Бетховена в Карнеги-холле, а не Майкла Джексона на стадионах и т.д.); постмодернизм навязывается элитой "среднему классу" и "низам" – атомизированное общество безопасно (оно не может отнять у элиты собственность, а, следовательно, и власть).

Чтобы мозаичная культура не превратилась в открытую войну всех против всех, нужна политкорректность. Политкорректность, по блестящему определению Пако Рабана, это "добродетель баранов, которых ведут на бойню". Социальный конфликт провоцирует поиск, он тяготеет к глобализации, всякий такой конфликт, начинаясь со столкновения между "сотами" мозаичного общества, грозит укрупнением до классового и расового (поскольку в ходе конфликта выявляются всё более общие противоречия и совпадения, по признакам основных противоречий и совпадений и происходит формирование блоков союзников). Политкорректность же обеспечивает стабильность за счет игнорирования другого; лень и нежелание понять другую ячейку мозаичного общества позволяют избегать конфликта (путем избегания сравнения) и нарциссистски возвеличивать самого себя. Как отметил Кристофер Хигиченс, политкорректность не внушила людам уважения к разнообразию, каждый опасается всех других и из страха старается не интересоваться другими. Хигиченс назвал царство политкорректности "Я-тысячелетием" (снова – Либеральный Рейх!).

Политкорректность гарантирует посредственности высокий статус внутри ячейки мозаичного общества: иерархия таланта от ремесленника до гения (от Булгарина до Достоевского) выстраивается путем сравнения. Если же избегать сравнения, не будет и иерархии. "Художником" и "гением" может провозгласить себя всякий, "гениальность" приобретает заявительный характер, для "течения" и "школы" достаточно набрать группу из 2–3 приятелей (собутыльников).

В постмодернистском обществе СМИ превращаются в жандарма и цензора. Поощряя мнимое разнообразие стилей и групп, СМИ создают ситуацию информационной перегрузки, при которой блокируются, как известно психологам и психиатрам, высшие (пиковые) психологические способности (эмоциональные, интеллектуальные, творческие). "Массовая культура" становится единственно принимаемой не только потому, что она навязывается, но и потому, что восприятие ее не требует усилий. Перегруженный информацией мозг сопротивляется восприятию всего, понимание чего связано с серьезными интеллектуальными или эмоциональными усилиями и затратами.

СМИ в 90-е успешно вытесняют из картины мира невыгодную для власть имущих информацию, одновременно примитивизируя картину реальности, примитивизируя перципиента как личность и примитивизируя вкусовые и моральные критерии в целом. Так, скандал с Моникой Левински навязал сотням миллионов вмешательство в чужую личную жизнь и одновременно вытеснил из "электронной картины мира" невыгодную реальность: партизанскую войну в Колумбии и участие в ней авиации США; миллионные марши протеста в Нью-Йорке против полицейского расистского террора, устроенного мэром Джулиани; попытку правительства разгромить сильнейший в США профсоюз "тимстеров" – водителей грузовиков и т.п.

Тирания СМИ в 90-е навязывает утрату критериев: в рамках до-постмодернистского (рационального) мышления невозможно объяснить, например, почему поклонник фашизма Туджман и исламский фундаменталист Изетбегович "хорошие", а социалист Милошевич – "чудовище". В 90-е ничего и не надо объяснять – достаточно провозгласить. В результате в первых рядах культурной портретной галереи СМИ оказываются самые безопасные: скажем, в прозе – Виктор Ерофеев с текстами, заведомо уже не имеющими отношения к литературе, Пелевин с "Чапаевым и Пустотой" – точной копией (в моральном отношении даже ухудшенной) "хита" масскульта "эпохи застоя" "Альтиста Данилова" и т.п. Отсутствие критериев распространяется в 90-х не только на качество, но и на саму деятельность, на наличие статуса: судьям требуются специальные экспертные подтверждения, что Авдей Тер-Оганьян – художник и его акция – это художественная акция; с другой стороны, никто не требует от Пригова доказательств, что написанное им – поэзия (хотя плохие стихи или никакие стихи уже не являются поэзией).

СМИ в 90-е навязывают бешеный ритм смены стандартов, имен и мод. Постоянно меняются "стили" и "художники" – однодневки. От "художника" требуют постоянной новизны – это требование рынка, рекламы, при этом требование механическое, формальное, внеэстетическое, внекачественное, внесущностное. "После" в 90-е значит "лучше" (то есть если Евтушенко пишет после Байрона, то, следовательно, лучше).

Тирания СМИ полностью проявила себя во время II Югославской войны (войны из-за Косова). И I Югославская война была справедливо названа "постмодернистской войной", но Вторая показала тотальную зависимость постмодернистского "культурного сообщества" от СМИ, полностью подконтрольных власть имущим и даже уже не маскирующих свою роль brainwashing machine. Авиация НАТО методически уничтожала югославские СМИ именно потому, что они контролировались не НАТО и поставляли "неправильную" информацию, – и об этом говорилось открыто. Знакомые американские профессора дружно жаловались, что ни одно издание не хочет печатать их статьи с критикой НАТО, а TV отказывается от интервью сразу, как только выясняет, что они – противники войны в Югославии. Постмодернистская же псевдоинтеллигенция принялась дружно цитировать Р. Барта и повторять, что-де "всякая дискурсивная система есть представление, шоу", хотя югославский пример как раз опровергает Барта, это – пример ликвидации шоу (игры), пример того, как одна дискурсивная система уничтожает другую не лингвистически, не по Барту, не путем "агрессии в диалоге", а ракетами и бомбами, отменяя диалог и навязывая монолог. И I, и II Югославские войны были вызваны экономическими причинами: отказом правящей в Югославии Социалистической партии приватизировать коллективную собственность и дать западному капиталу скупить югославскую промышленность (в Югославии в целом приватизировано лишь 7% экономики, в Сербии – 4%). Эта позиция югославского руководства объясняется экономическими интересами коллективных собственников, которые и составляют опору Социалистической партии, но западные СМИ об этом не сказали ни разу ни слова, предпочитая демонизировать одного человека – Милошевича. Это – целенаправленное оглупление перципиента до уровня темного и неграмотного русского крестьянина начала XIX века, верившего в то, что Бонапарт – Антихрист.

5. Геттоизация культуры. Подлинная культура в 90-е оказывается оттеснена на обочину, загнана в гетто: это касается не только искусства, но и философии и прикладных гуманитарных наук – только их загнали в гетто университетов и крошечных специализированных исследовательских групп и центров. Гуманитарные науки распадаются в 90-е на десятки и сотни школ – и каждая из школ не взаимодействует с другими (если только с очень близкими – и то конфликтно). На постмарксистском европейском пространстве существует, например, "лондонская школа" (развитие югославской группы "Праксис"), но из освещаемого СМИ интеллектуального поля она вытеснена, и эту ячейку мозаичного общества "репрезентирует" небольшая группа политически безобидных французских "шили" – Делёз и Гваттари с их "Желанием", Лиотар с его "интенсивностью", Бодрийяр с его "соблазном". Во Франции к 90-м исторические школы, не скрывавшие своей ангажированности, были полностью лишены финансирования и вытеснены из издательского пространства и из университетов. Уцелели лишь те, кто занимался безобидным делом: изданием документов и сочинением комментариев на комментарии. Строго говоря, история как наука в сегодняшней Франции больше не существует. Остались: псевдоистория (беспомощная, лишенная методологии, бульварная) и метаистория.

Геттоизация обрекает несогласных с навязанными в 90-е правилами игры на безвестность и раздробленность: отстраненные от СМИ, ограниченные в средствах и круге общения, лишенные больших тиражей, они обречены на тяжелую борьбу за выживание и с трудом находят друг друга.

Постмодернистский мир 90-х активно препятствует получению полной правдивой информации и доступу к до-постмодернистскому критическому наследию, к подлинной культуре, но делает это не путем прямых запретов (тогда было бы легче – "что запретно, то и истинно"), а путем информационного перенасыщения, забивания сенсорных каналов "белым шумом"; геттоизированная оппозиция все более отрывается от собственных корней, все с бOльшим трудом находит не только союзников, но даже предшественников. Так, теоретик итальянской люксембургианской организации "Socialismo Rivoluzionario" был потрясен, узнав от меня о существовании в XX веке большого числа итальянских же философов-марксистов, – он знал только о Грамши, все остальные имена – даже Лабриолы, Делла Вольпе и Колетти ему ничего не говорили!

В США в культурном гетто оказались, например, балетные группы, пытающиеся противостоять "балетным мейнстримам" – в условиях оторванности друг от друга и, фактически, нищеты. Во второй половине 60-х – начале 70-х ситуация была сходной, но тогда эти группы могли быстро находить друг друга, объединяться, взаимодействовать (в том числе и в противоречии) и в целом осознавали себя как часть "Living Theater". В результате им удалось заставить общество увидеть себя и признать себя. Сегодня это невозможно из-за огромного моря балетных кружков и студий для "среднего класса", где толстеющие американцы обучаются ради того, чтобы занять чем-то время, сбросить вес и сохранить фигуру.

Но дело не только в том, что "эфир забит", дело в принципиальной несовместимости двух культур – подлинной, являющейся наследием европейской традиции от Возрождения и Просвещения и до авангарда, и "массовой культуры" (феномена, автохтонного для любой культуры, не только европейской или вестернизированной). Подлинная культура ориентирована на гения, творчество и неудовлетворенность, "массовая" – на обывателя, потребление и комфорт. Они не могут мирно сосуществовать, как не могли в III Рейхе мирно сосуществовать нацисты и евреи.

И если сегодня, в 90-е, "поле битвы" за "нацистами", то, естественно, "евреи" – в гетто. Поэтому, например, в России "широкой общественности" неизвестен прекрасный журнал "Забриски Rider"; поэтому словно вне "культурного пространства" в России оказался замечательный художник, поэт и издатель анархист Толстый; поэтому ни разу не попал на экраны TV или на музыкальные радиостанции блестящий рок-бард-поэт и исполнитель Александр Непомнящий; поэтому "официальная поэзия" (от Вознесенского до Всеволода Некрасова) старательно игнорирует существование живущего в Томске выдающегося поэта-традиционалиста, ученика С. Шервинского Евгения Кольчужкина. Поэтому, наконец, литературный мир России делает вид, что нет в природе потрясающей книги пародий "Это я, Боринька!..".

Интеллигенция 90-х по отношению к культурным гетто оказалась в положении германского населения при Гитлере по отношению к концлагерям и еврейским гетто. Это тот счет, который дети (внуки) этой "интеллигенции" – будущие РАФовцы – предъявят в XXI веке своим предкам.

Геттоизируя подлинную культуру, постмодернистское общество само подталкивает к идеологической, политической оппозиции тех, кто оказывается в культурном гетто. Так, журнал "Бронзовый век" начинался как чисто литературный, пограничный с культурой мейнстрима. После нескольких лет геттоизированного существования "Бронзовый век" стал изданием откровенно политически, эстетически и философски оппозиционным либерализму, "открытому обществу", представительной демократии.

6. Деградация и упадок Постмодернистской империи. К концу десятилетия Постмодернистская империя 90-х – с невероятной для предыдущих эпох скоростью! – загнила и стала демонстрировать все классические признаки деградации и упадка.

И раньше интеллектуальная продажность не была в новинку, но никогда она не была такой массовой и такой разрушительной по своим последствиям (в том числе и для самих продавшихся). В целом, продаваясь, "интеллигенция" шла двумя путями. Назовем их условно "путем Стивена Кинга" и "путем Джеффа Кунса".

Стивен Кинг начинал когда-то с талантливых рассказов с отчетливым антибуржуазным и антимилитаристским подтекстом (сказывалось прошлое активиста борьбы против Вьетнамской войны), соединяя линию, идущую от Амброза Бирса, с линией, идущей от Рея Брэдбери. С приходом успеха (и затем – коммерческого успеха) С. Кинг перешел из культуры в "массовую культуру" и утратил лицо: вместо рассказов появились романы (листаж, гонорары!); индивидуальный стиль исчез, его сменила бойкая "речепись" "экшнз"; психология исчезла, образы стали ходульными и повторяющимися; повторяющимися стали и сюжетные ходы, да и сами сюжеты – теперь у Кинга в основном либо кто-то попадает в какую-нибудь пространственную или временную дыру, либо кто-то (что-то) кого-то со свистом (причмокиванием) куда-то втягивает или засасывает... Тиражи, однако, растут. Но интерес падает даже на поле "массовой культуры". Творческая и личностная деградация налицо. Это – деградация через успех.

Джефф Кунс проявил себя как невероятно талантливый художник на очень неблагоприятном поле – в сфере рекламы. Успех дал ему возможность перейти ему из сферы масскульта в мир серьезной культуры – высмеяв рекламу и масскульт в конце 80-х в серии "Banality". Но в 90-е Кунс уже вновь переходит в "массовую культуру" – через псевдобунтарскую акцию "Made in Heaven". Конечно, брак с Чиччолиной – это для скандальной хроники, и в 90-е никого уже не удивишь серией фотографий полового акта в разных позициях (порноиндустрия!), даже если в качестве "звезд" – лично ты и Чиччолина. Но правила бульварного скандала соблюдены (и даже сделан вид, что это – "политическое" противостояние ханжеской рейгановской консервативной Америке! – тогда и Мадонна – "политический борец"!). Итак: скандал, успех, деньги – и деградация: откровенно скучные и убогие, хотя и высоко оплачиваемые заказные работы 90-х. Это – деградация через скандал.

У нас по "пути Стивена Кинга" пошел, например, тот же Пелевин, начавший пусть не с гениальных, но, безусловно, интересных рассказов. А по "пути Джеффа Кунса" – например, Сараскина, перешедшая от литературоведческих статей к статьям на все темы в "эпоху гласности" – и затем резко прыгнувшая в масскульт книгой о "женщинах Достоевского".

Целая плеяда самых известных у нас рок-музыкантов – Гребенщиков, Кинчев, Шевчук – опробовали по сути оба варианта: поскольку к началу 90-х их рок был и скандалом (с точки зрения "официальной культуры"), и развитием успеха в предыдущей культурной деятельности. Конец для всех оказался один: деградация до кабатчины и потакания вкусам "новых русских".

Можно проследить эту деградацию на примерах, скажем, "культовых" Тарантино, Линча и Гринуэя. Во-первых, какой смысл становиться "культовым", если "культов" так много, что "культовым" может стать и откровенно плохо сделанное ("панк любит помойку"). А во-вторых, повторяемость и узнаваемость у Гринуэя, Линча и Тарантино, поточность быстро делают их неинтересными и откровенно скучными за пределами круга "фанатов". "Культ" мгновенно превращается в "культик" и сходит на нет.

"Отмена" в 90-е постмодернистской "интеллигенцией" дихотомии научного и обыденного мышления привела, естественно, к деградации до обыденного, к возврату к мещанскому common sense. К концу 90-х "интеллигенция" уже боится употреблять строго научные термины и пользоваться лексиконом серьезной философии, говорит на pidgin professional ("деконструкция дискурса синтагмами репрезентируемой инсталляции" – известное дело: только тот ясно излагает, кто ясно мыслит!). Боязнь распространилась даже на сам термин "постмодернизм". Одновременно "интеллигенция" стала впадать в панику при любом столкновении со сложной реальностью. Ли Раста Брауна, например, пугает любая систематизация: систематичность явления требует систематизированного знания и систематизированного мышления, а жертвам мозаичной культуры систематизированные знания и систематизированное мышление недоступны (система предполагает иерархию и сравнение). Питер Фенд провозглашает себя "политически активным художником", но при этом мыслит категориями среднего американца (и даже бравирует этим), без конца повторяет банальности "левого бидермейера" и злобно ненавидит Сартра за то, что тот якобы "всю жизнь сидел в кафе и ораторствовал, как он ненавидит буржуазию" (хотя реальный Сартр участвовал в Сопротивлении и в Мае 68-го, лично продавал "Дело труда" в 70-х, помогал "городским партизанам" РАФ, вдохновлял революционеров в 60-е – 80-е годы, не говоря уже о прямом назначении философа и писателя). Ненависть П. Фенда к Ж.-П. Сартру – это ненависть человека времен деградации, который не может сбыться социально и политически, к человеку, который полностью сбылся социально и политически, полностью реализовал себя. Иначе говоря, это зависть. Зависть к другому времени и другим "правилам игры".

Жалобы "художников" 90-х на то, что "публика не интересуется" ими, – явление того же ряда. Слово "публика" здесь – это как раз pidgin professional, эвфемизм, стыдливая и лукавая замена реальности "виртуальной реальностью". Это не "публике" не нужны "художники" 90-х – они не нужны обществу. Или, если угодно, человечеству.

Мозаичная культура возникает не впервые. Впервые она возникает лишь в масштабах не одной страны, одной империи – а глобально. В Австро-Венгрии перед ее развалом также сложилась типичная мозаичная культура. То же самое было в эллинистических государствах перед их гибелью. Постмодернистский тип культуры – со всеми его атрибутами: вторичностью, цитированием, перекомбинацией, приматом зрелища, сексуализацией, игрой – также возникает не впервые. Так было в Европе в эпоху маньеризма, в поздней Византийской империи и в позднем Риме. Совпадают даже мелкие детали, вплоть до гиперболизации "индустрии моды", увлечения "этнической музыкой" и татуировками или превращения процесса общения представителей "культурной среды" в тусовку. Аналогия с Римом особенно уместна потому, что поздний Рим, как и современный "первый мир", был паразитическим образованием – метрополия существовала за счет эксплуатации провинций и ограбления окраин, так же как сегодняшний "первый мир" существует за счет "третьего".

Классические признаки деградации и упадка лишают всяких перспектив "интеллигенцию" 90-х. Будущие историки станут писать о 90-х годах XX века как о 90-х годах XIX-го в России или 80-х годах XVIII века во Франции. "Загнивание сытого паразитического общества", "fin du ", "нарастание мистицизма и имморализма", "наркотизация", "усиление интереса к болезни и смерти и эстетизация их", "декаданс", "уход в мир иллюзий" и т.п.

Развитие культуры, как и в предыдущих случаях в истории человечества, будет происходить из источников за пределами мейнстрима паразитического общества – то есть из источников чуждых (либо оппозиционных) западной либеральной постмодернистской "культуре".

"Интеллигенция" 90-х сама приговорила себя к будущему забвению и осмеянию. Так ей и надо.

8–17 июня 1999
Опубликовано в интернете по адресу: http://www.left.ru/2001/19/tarasov32.html; с незначительными сокращениями и редакционными изменениями под названием "Десять лет позора. Тезисы обвинительной речи" – в журнале "Свободная мысль-XXI", 1999, № 7


Автор:

Тарасов Александр

Заведующий отделом ювенологии Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс»

[Олег]

Выдержки из книги С. Кара-Мурзы Антисоветский проект.
Отрицание советского хозяйства в целом.
Ключевым постулатом всей антисоветской идеологии было утверждение, что рыночная экономика западного типа эффективнее советской. Прежде чем переходить к более тонким материям, предлагаю обдумать и зафиксировать оценку по самому жесткому критерию - выживанию . Мы сравниваем капитализм (“рынок”) и советский строй (“план”). Какой строй эффективнее? Абстрактного ответа быть не может, надо задать условия. Правильный вопрос звучит так: какой строй эффективнее в тех условиях, в которых реально находился СССР ?
Принимаем во внимание жесткий факт, который Фернан Бродель сформулировал таким образом: “ Капитализм вовсе не мог бы существовать без услужливой помощи чужого труда ”. Вот к этому-то факту и прилагаем для сравнения столь же очевидный факт: “ Советский строй мог существовать без услужливой помощи чужого труда ”. Согласно самому абсолютному критерию - выживаемости, - я делаю вывод: в условиях, когда страна не получает услужливой помощи чужого труда, советское хозяйство эффективнее капиталистической экономики . Подчеркиваю, что речь идет именно об этих условиях. Если источники услужливой помощи чужого труда доступны, надо разбираться особо. Но этот случай для нас неактуален, поскольку все мы знаем - ни СССР, ни нынешняя Россия этих источников не имели, не имеют и, скорее всего, не будут иметь.
В социально-экономической сфере антисоветская мысль создала многообразную и довольно сложную интеллектуальную конструкцию. В наиболее радиальном виде ее кредо в 80-е годы сводилось к следующему: “ Советская система хозяйства улучшению не подлежит. Она должна быть срочно ликвидирована путем слома, поскольку неотвратимо катится к катастрофе, коллапсу ”.
В таком виде эта формула стала высказываться лишь после 1991 г. - до этого никто из людей, еще не увлеченных антисоветским миражом, в нее бы просто не поверил, даже рассмеялся бы. Настолько это не вязалось с тем. что мы видели вокруг в 70-80-е годы. Никаких признаков коллапса, внезапной остановки дыхания, не было. У тех, кто в этот назревающий коллапс верил, это были лишь предчувствия, внушенные постоянным повторением этой мысли “на кухнях”.
А.Д.Сахаров писал в 1987 г.: "Нет никаких шансов, что гонка вооружений может истощить советские материальные и интеллектуальные резервы и СССР политически и экономически развалится - весь исторический опыт свидетельствует об обратном" (А. Сахаров, "Мир, прогресс, права человека. Статьи и выступления". Л., 1990. С. 66).
Вот мой личный опыт. Я ушел из любимой деятельности, экспериментальной химии, в гуманитарную сферу под влиянием негативной мотивации - для изучения тех болезненных явлений, что тормозили развитие советской системы. Главный пафос моей аналитической работы был критическим. Но и мой, и общий вывод моих коллег (которые позже перешли на антисоветские позиции и даже стали министрами в правительстве Гайдара) был именно таким: система улучшается, но слишком медленно . С уверенностью говорю - состав специалистов, перешедших потом в бригаду реформаторов, имел в целом именно такое видение ситуации. Потом, задним числом, они стали говорить, что надвигался коллапс, но это уже были неискренние, чисто идеологические утверждения. Они их делали скрепя сердце.
Такие катастрофы, как коллапс хозяйства, не приближаются без достаточно длительного нарастания явных симптомов - если, конечно, сама власть по каким-либо причинам вдруг не разрушает хозяйство. Даже в середине 80-х годов никаких веских причин ожидать катастрофы не было. Потому-то речь во время первой фазы перестройки шла об ускорении . Никто же не имел при этом в виду “ускорение коллапса”. Директивные документы, принятые по проектам Госплана и правительства, не содержат и намека на опасность катастрофического спада или кризиса. Но нельзя же заподозрить огромные коллективы специалистов в дьявольском заговоре и поразительном единодушии - знать о грядущей катастрофе и ни гу-гу.
Посмотрим массивные, обобщающие показатели советского хозяйства, опубликованные в 1991 г. Госкомстатом СССР - уже горбачевским и почти ельцинским. Его руководство конечно же не взяло бы на себя смелость в полной фальсификации всей национальной статистики за десяток лет - даже если бы такая фантастическая фальсификация и была технически возможна. Вот статистический ежегодник “Народное хозяйство СССР в 1990 г.” (М.: Финансы и статистика. 1991. Тираж 30 000 экз.). Как показательные для советского периода возьмем данные до 1989 г., поскольку уже этот год нельзя, строго говоря, причислять к советскому периоду (плановая система и монополия внешней торговли уже были подорваны целым рядом важных изменений). Вот некоторые из красноречивых данных.









Устойчиво росли индексы потребления населением материальных благ и услуг: по сравнению с 1980 г. они составляли в 1985 г. 114,7% и в 1989 г. 127%. Быстро росли в СССР капиталовложения, - вплоть до слома системы - что уж совсем никак не вяжется с представлением о назревающей катастрофе, когда все силы бросаются на срочные задачи ее предотвращения. Если вкладывают в будущее, а не в починку настоящего, коллапса не ожидается. По сравнению с 1980 г. капиталовложения в СССР возросли в 1988 г. на 40%, а, например, в США на 30%, во Франции на 10%, а в ФРГ нисколько не возросли. Улучшались и самые массивные, системообразующие качественные показатели советского хозяйства - урожайность сельскохозяйственных культур, надои молока, удельный расход топлива на получение 1 квт-ч электроэнергии – с 468 г в 1960 г. до 325 г в 1987 г. По этому важному показателю СССР обогнал большинство стран Запада – в США на 1 квт-час электроэнергии расходовалось 354 г. топлива, во Франции 359. Подобных признаков было много, и это были именно "неумолимые" общие тенденции системы. Иными словами, самые главные объективные показатели никакой катастрофы не предвещали, и формирование ее образа в массовом сознании было типичной манипуляцией.
В недавней обзорной статье ведущего научного сотрудника МГУ Л.Резникова "Российская реформа в пятнадцатилетней ретроспективе" (Российский экономический журнал, 2001, № 4) сделан такой вывод: "Исключительно важно подчеркнуть: сложившаяся в первой половине 80-х годов в СССР экономическая ситуация, согласно мировым стандартам, в целом не была кризисной . Падение темпов роста производства не перерастало в спад последнего, а замедление подъема уровня благосостояния населения не отменяло самого факта его подъема". Далее автор проводит подробные аргументы для своего вывода и, понимая состояние умов, цитирует видных американских экономистов, пришедших к такому же выводу. Своим глазам и желудкам русские уже не верят, нужны западные авторитеты.
Доклад ЦРУ 1990 г. "О состоянии советской экономики" также утверждает, что даже и кризиса в советском хозяйстве не было, не то что неизбежного коллапса. Этот доклад довольно часто цитируется американцами (сам я читал только его реферат и ссылки на него). В нем по американской методике и с собственными данными ЦРУ были пересчитаны показатели советской статистики и признаны, в общем, верными. Уж кому должны были бы верить антисоветские идеологи, как не своим верным союзникам?
Ощущения коллапса и даже кризиса совершенно не было в массовом сознании, в том числе интеллигенции, очень критически относящейся к системе. Это показало двухгодичное (1988 и 1990 гг.) исследование ВЦИОМ под руководством Ю.Левады, результаты которого представлены в книге “Есть мнение” (М., 1990). Весь пафос исследования является открыто антисоветским, но никакого предчувствия кризиса в нем не обнаружено.
Отмечу здесь, что примитивна сама логика рассуждений, из которых выводилась негодность советского типа хозяйства из факта снижения темпов прироста производства . Стремление сравнивать валовые, обобщенные показатели без учета принципиальной разницы их составляющих есть один из случаев гипостазирования. Оно ведет к невозможности увидеть качественную несоизмеримость объектов и явлений. Вот, мы сравниваем экономическую гонку без учета нагрузки оборонных расходов. СССР начал отставать на одном круге (в 80-е годы) - значит, ломай всю его хозяйственную систему. Если же мы учтем нагрузку, то увидим как бы трех бегунов в несравнимых условиях: один (скажем, ФРГ или Япония) в легких тапочках, другой (США) в кроссовках, а СССР - в валенках, а поверх них кандалы. И если бегун в кандалах целую эпоху опережал своих соперников, значит, его сердце и мускулы работают великолепно. Разумеется, было бы глупо утверждать, что бежать в кандалах и валенках хорошо. Почему мы в них бежали - совсем другой вопрос.
Посмотрим, как искажается наше сознание, когда мы оперируем валовыми цифрами, не учитывая "изъятия". (Кстати, помню, в 70-е годы эту проблему поднимали французские экономисты. Они говорили, что нельзя сравнивать показатели разных стран, прежде чем из них вычтены некоторые "неделимости". Но мировые аганбегяны на этих авторов, видно, прикрикнули, и эта идея заглохла). Кажется, простая вещь - мощность двигателя. Из физики знаем: это работа, произведенная в единицу времени. А на деле ничего эта величина не говорит, если мы не знаем, какую часть мощности двигатель вынужден тратить на себя - чтобы двигать себя самое, поршни, шестерни. Поэтому вводят иной показатель - мощность "на валу", то есть выданная двигателем для полезной работы (движения колес, винта и т.д.). Обычно мы этой проблемы не замечаем, т.к. сравниваем двигатели одного типа да и одного поколения. А если разные двигатели, то без учета "неделимости" никак не обойтись. До паровой машины Уатта было уже два поколения машин. Вторая, машина Ньюкомена, уже использовалась довольно широко, но почти всю мощность тратила сама на себя. Уатт произвел техническую революцию, потому что его машина при той же мощности давала "на вал" гораздо больше. Эти машины были несоизмеримы в этом отношении. Очень большую часть своей мощности советское хозяйство тратило "на себя" – на обеспечение своего выживания в условиях холодной войны, чтобы не позволить ей перерасти в горячую.
Возьмем другую сторону жизнеустройства - не производство, а образ жизни . Что касается быта, то именно за 70-80-е годы страна в целом перешла по главным показателям к современному типу благоустроенного быта. Произошла полная электрификация села и почти полная газификация населенных пунктов, быстро шла телефонизация. Отправление писем и телеграмм, дальние поездки даже на самолете стали для среднего человека обыденной вещью – сравните с тем, что мы видим при антисоветском режиме (рис. 19, 20). Это - массивные и фундаментальные улучшения жизни. Те явления застоя, упадка или даже регресса, на которые указывали критики, говорили, конечно, о неблагополучных тенденциях. Можно говорить даже о болезнях хозяйственной системы. Но на фоне главных, массивных процессов эти дефекты признаками коллапса никак не служили. Надо же взвешивать общественные явления на верных весах.
Вызывало, например, нарекания строительство. Известно, что масштабы его были исключительно велики, едва ли не все горожане в этот период испытали переезд (отделялись молодые, получали новые квартиры, улучшали старые и т.д.). Отрасль явно не справилась с такой экспансией, квалификация работников и качество работы упали. Но с тем, что получение квартиры, пусть даже и построенной с огрехами, было для человека ухудшением его жизни, поверить невозможно. А ведь именно так ставят вопрос антисоветские ораторы. Конечно, люди, получив новую квартиру, быстро забывают свои ощущения. Но если бы новоселам сказали об “ухудшении” их жизни в тот момент, они бы просто не поняли. И кривые рамы подгонялись, и щели заделывались - а люди квартирам были рады и коллапса не ожидали.
Именно после 1988 г. стал быстро нарастать кризис, грозящий катастрофой. Вызван он был как раз отказом от главных принципов советского хозяйства, попыткой его “гибридизации” с элементами капиталистической экономики совсем иного типа.. Катастрофа назревала так быстро, что уже в 1990 г. стали официально говорить об “опасности разрушения народного хозяйства”. Большими усилиями, за счет потери политической стабильности правительство удерживало ситуацию под контролем. Напротив, антисоветские силы делали все возможное, чтобы экономическое положение дестабилизировать и обострить недовольство населения (полезно вспомнить, как вышедшие из КПСС соратники Горбачева разжигали забастовки шахтеров Кузбасса).
Рассмотрение принципов и последствий неолиберальной реформы в России выходит за рамки нашей темы. Однако оценка масштабов потерь, которые понесло при этой реформе хозяйство, говорит о масштабе средств, которые регулярно вкладывались в хозяйство при советском строе. Это может служить для нас методическим приемом. Сейчас уже перестали применять прием пропаганды, который был излюбленным в первые годы реформы - утверждение, будто кризис унаследован от советской системы и является просто продолжением созревших в ней тенденций. Сама форма кривых, выражающих динамику экономических показателей, говорит о том, что в 1990-92 гг. произошел именно слом системы, ее убийство политическими средствами. Если мы оценим хотя бы приблизительно те средства, которые с тех пор потеряло хозяйство, мы поймем, с какой интенсивностью работала экономическая машина СССР.
Конечно, трудно учесть все средства, которые успели реформаторы растратить за 10 лет. Сколько, например, реально стоило поддерживать военный паритет с Западом? От него отказались, вооружения не разрабатывают и не приобретают, армию распустили - сколько на всем этом сэкономили правительства Гайдара и Черномырдина? Где эти деньги? Десять лет практически не делается капиталовложений в производство, свернуты все большие строительные и мелиоративные программы. Почти не выделялось средств даже на поддержание технической инфраструктуры. Инвентаризация всех этих изъятых из хозяйства средств - большая задача. Есть и очевидные изъятия, например, присвоение
правительством Гайдара 372 млрд. руб. вкладов населения в Сбербанке. Когда люди делали эти вклады, покупательная способность рубля была существенно выше, чем доллара, так что реальные средства, изъятые из хозяйства, были огромны.
Главный дефект той системы, к которой перешли от советского строя, вовсе не в том, что “новые русские” вывезли 300 млрд. долл. или накупили себе “мерседесов”. Главное, что они при этом уничтожили в десятки, а то и сотни раз больше ресурсов, то есть оказались бессмысленными (с точки зрения интересов общества) хищниками. И это - свойство фундаментальное (в принципе, вся западная экономика именно такова). Рядом с этим свойством тупость советского управления - свойство именно не фундаментальное, а исторически данное и устранимое. Да и потери эта тупость порождала гораздо меньшие, чем нынешняя хищность.

[Олег]

1980 1985 1986 1987 1988 1990
Валовой национальный
продукт
(в фактически
действовавших ценах),
млрд. руб. 619 777 799 825 875 943
Производственные
основные фонды
всехотраслей
народного хозяйства
в сопоставимых ценах 1973 г.),
млрд. руб. 1150 1569 1651 1731 1809 1902
Продукция промышленности
(в сопоставимых
ценах 1982 г.),
млрд. руб. 679 811 846 879 913 928
Продукция
сельского хозяйства
(в сопоставимых
ценах 1983 г.),
млрд. руб. 188 209 220 219 222 225
Ввод в действие
жилых домов,
млн. кв. м 105 113 120 131 132 129
Отправление грузов
ранспортом
общего пользования,
млрд. народ 11,9 12,3 12,8 13,1 13,2 13
Мощность электростанций,
млн. квт 267 315 339 341
Добыча топлива
в пересчете на
условное),
млн. т. 1896 2073 2287 2271

[Олег]

Кость, мы так и не смогли прикрепить таблицу...

[Клим]

А таблицу вы и не прикрепите. У этих форумов проблема с движком.

[Сима]

Мы – первые ученики в школе зла Борис Кагарлицкий, директор Института проблем глобализации


Начав глобальные реформы, Горбачев и его соратники испугались самого этого слова и заменили его невнятной "перестройкой" - словом, которое существует в русском языке не один день и никакого отношения к тому, что делали эти люди, не имеет.


В середине 80-х годов теперь уже прошлого века Советский Союз объективно был в кризисе. Недовольство системой нарастало в течение всего брежневского периода. В стране начался распад системы управления. Остальное было предопределено – драматические процессы были совершенно неизбежны. Но главная вина перестройщиков в том, что при прочих равных условиях все пошло по самому худшему сценарию. Так, как, к сожалению, у нас все обыкновенно и происходит.


Проблема в том, что реформу начал генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев. Как политический деятель он был совершенно несостоятелен. Он потому и сыграл значительную роль, что был абсолютно никакой, пустой, беспомощный. Начав глобальные реформы, он и его соратники боялись самого этого слова и заменили его невнятной перестройкой. Это слово существует в русском языке не один день и никакого отношения к тому, что делали Горбачев и компания, не имеет.


Я уверен: сложившееся мнение, будто бы Горбачев осуществил перестройку, – это миф. Двадцать лет назад в стране начался достаточно стихийный процесс, которым Михаил Сергеевич лишь пытался управлять. И делал это, надо сказать, не слишком успешно. Он просто был медиумом, через которого история вершила свое черное дело.


Ни сам Горбачев, ни один из его соратников, причастных к этому процессу, не являлся ни выдающимся лидером, ни значительным мыслителем, ни политическим деятелем. Это был ряд более или менее заметных бюрократов, чиновников по интеллектуальному ведомству, которые получили свою должность в советское время и как могли ее использовали. Нельзя сказать, что эти люди придумали что-то особенное или необыкновенно отличились.


Есть знаменитая фраза Шварца: "Мы все учились в школе зла, но кто же заставлял тебя быть первым учеником?" Это сказано про всех архитекторов перестройки. Они не могли быть иными, но при этом очень постарались. Могли бы разорить страну на 60 процентов, а разорили на 90. Могли бы ломать не все, что можно, а сломали все. Могли бы создать предпосылки для демократического развития, а создали – для нового тоталитаризма. Цунами, например, происходит совершенно неизбежно. А вот то, что власти не эвакуировали людей во время цунами, – это вопрос чьей-то конкретной ответственности. В нашем случае – архитекторов перестройки.


Если бы реформы проводили другие люди, их результаты могли бы быть совсем другими. Возможности имелись. Так, в процессе перестройки могли бы возникнуть условия для какого-нибудь демократического развития, но, увы, не возникли. В России могла бы появиться платформа для существования левых партий и организаций. Тогда бы не пришлось создавать левое движение практически на пустом месте, как это происходит сейчас. И, наконец, могло бы не произойти тотальной приватизации всего, что сейчас приватизировано.


Дело перестройки и сейчас живет. Как Ельцин – продолжение Горбачева, так и Путин – закономерное продолжение Ельцина. Каждый из них воплощает различный этап совершающегося до сих пор процесса.


Проблема сегодняшнего дня не в отсутствии ярких личностей, способных исправить ситуацию, а в отсутствии организованных политических и общественных сил. По большому счету, тут мы расхлебываем еще сталинское наследие. Талантливых, прекрасных людей много, а вот дееспособных организаций, готовых поставить личность себе на службу, нет.

[Олег]

Уменьшение страдания или Увеличение наслаждений?

В отличие oт всех известных Великих революций, последняя, «рыночная», привела не к взлету духовного творчества, хотя бы со страстью и страданиями, а к упадку, увяданию и распаду всего высокого, чем жив человек -- музыки, поэзии, науки. Торжествует хамство, посредственность и тупая агрессивность новых хозяев жизни. Противно видеть эти сытые, но нездоровые лица.
Ликвидация советского жизнеустройства, со всеми его недостатками, не только не принесла счастья - подавляющему большинству наших сограждан, но в обозримом будущем грозит
им многими, еще не в
полной мере осознаваемыми бедами. На Россию
накатывает вал новых, незнакомых нам угроз И все же главным условием той легкости, с какой повернули «приватизаторы», было
согласие народа. Людей типа Гайдара
или Гусинского, понять (хотя и не оправдать). Их главной и, по
сути единственной целью был захват собственности, и они этой цели
добились. Сейчас все демократические бирюльки которыми они заманивали интеллигенцию, отброшены. Захватив власть, телевидение и собственность, господствующее меньшинство развязало себе руки и вышло из под всякого контроля. Мы же видим, что никакие самые страшные разоблачения деятелям новой верхушки не страшны; они только посмеиваются, даже не отрицают вины и не оправдываются. 10 млн. долларов в краже которых обвиняют Гусинского, вроде бы даже и не деньги. Но с Гусинскими-березовскими все ясно, мы должны подумать о себе. На что мы про променяли страну и будущее наших детей и внуков?
Я все время обращаюсь с этим волпросом не потому, что предлагаю вернуться в прошлое, а потому, что нам как-то надо выбираться из ямы, а мы повторяем все те же ошибки.
Согласие людей на «реформу» было пассивным, но большего и не требовалось. На что же согласился наш человек? Что ему пообещали «реформаторы»? Ведь не может же человек в здравом уме отдать благополучную, в главном, жизнь и всеобщую вполне реальную надежду на улучшение этой жизни ни за что, без всякой приманки. Должен же был произойти в умах людей какой-то глубокий переворот! Возможно они его и не заметили, не осмыслили, но он был. Давайте же попытаемся его понять.
Вот к какому выводу пришел я сам. Советское жизнеустройство
не с неба свалилось и никак не вытекает из каких-то теоретических доктрин, например,
марксизма. Оно сложилось под воздействием природных и исторических обстоятельств. Почти все они загоняли нас в узкий коридор: без индустриализации не вытянули бы войну, без коллективизации не провели бы индустриализацию, -- и все с огромными перегрузками, все это были дела, теоретически невозможные. Исходя из этих обстоятельств поколения, создавшие советский строй, определили главный критерий выбора нашего жизнеустройства--уменьшение страданий.
На этом пути советский строй добился признанных всем миром успехов. В СССР после череды критических периодов были устранены главные источники массовых страданий
и страхов -- бедность, безработица, голод, преступное, политическое и межнациональное насилие, а также массовая гибель в войне с более сильным противником. Ради устранения
всех этих угроз были понесены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее
благополучие. Другим, противоположным критерием выбора жизнеустройства было увеличению наслаждений. Советское жизнеустройство создавали поколения, перенесшие тяжелые испытания, их опытом и определялся выбор. Но в
ходе перестройки ее идеологи убедили политически активную часть общества, но уже новое поколение, изменить выбор: пойти по пути увеличения наслаждений и пренебречь опасностью массовых страданий. Речь идет о фундаментальном изменении, которое не сводится к смене политического, государственного и социального устройства (хотя неизбежно выражается в них). Выбор этот настолько серьезен, с этого распутья идут дороги настолько разные, что над вопросом размышляли самые древние известные нам философы.
житейской мудрости» свел главные советы мудрых людей всех эпох. Вот с чего он начинает раздел «Правила общие»: «первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Новомахейской Этике (ХП, ]2) положение, которое в переводе можно сформулировать следующим образом: «Мудрец должен искать не наслаждений, и отсутствие страданий»... Нет худшего безумия, как желать превратить мир -- эту юдоль горя -- в увеселительное заведение и вместо свободы от страданий ставить себе целью наслаждения и радости; а очень многие так именно и поступают>.
Так поступили и мы. Вспомним, как уже в начале перестройки началась кампания 3а переток средств из тяжелой промышленности в легкую, а прекращение всех крупных программ. А.Н. Яковлев заявил: служен поистине тектонический сдвиг в сторону производства предметов потребления. Решение этой проблемы может быть только парадоксальным: провести масштабную переориентацию экономики в пользу потребителя... Мы можем это сделать, наша экономика, культура, образование, все общество давно уже вышли на необходимый исходный уровень>.
Оговорку, будто экономика давно уже вышла на необходимый уровень, никто при этом не обсуждал, она была сразу же отброшена -- речь шла только о тектоническом сдвиге. Сразу
же было проведено резкое сокращение инвестиций в энергетику (Энергетическая программа, выводившая СССР на уровень надежного обеспечения энергией, была прекращена). Красноречива была кампания, направленная на свертывание оборонной промышленности, созданной в СССР именно исходя из принципа уменьшения страданий. Не вспомнила молодежь, как ее деды, бывало, бежали в атаку с одной винтовкой на троих.
Это изменение критерия жизнеустройства противоречило исторической памяти русского народа и тем непреодолимым ограничениям, которые накладывали на Нас географическая и мировая реальность, доступность ресурсов и уровень развития страны. Согласиться на такое изменение значило отвергнуть голос здравоro смысла. Но ведь согласились и да же аплодировали!
Как пример жизни при увеличении наслаждений идеологи в виде ложного светлого мифа (да хоть бы не ложного!) дали нам Запад. Активная часть населения приняла этот пример за образец, оценив собственное жизцеустроиство как недостойное (<так жить нельзя! ). Отвращение к своему образу жизни, внушенное в ходе перстройки. было так сильно, что при опросе в 1989 г. 64 процента ответивших через <Литературную газету (это с основном интеллигенты) заявили, что <наша страна никому и ни в чем не может служить примером . Никому и ни в чем! И это о стране, где каждый ребенок имел вдоволь молока и книг -- зная, что в мире ежегодно от голода умирало 20 миллионов детей. Сдвиг в сознании был столь глубоким, что образ Запада к концу 80-х годов стал поистине вожделенным, что было немыслимо еще за пять лет до этого. Такая массовая зависть к <чужому дому с отрицанием своего дома признак разрыва со здравым смыслом, ведущего к национальной катастрофе.
Для перехода к .жизнеустройству, направленному на увеличение наслаждений, требовались глубокие изменения в культуре. Поскольку стремление к наслаждениям через потребление не имеет предела, то с новым строем жизни оказывались несовместимы два главных устоя русской культуры-цестяжательство и солидарность. Ведь блага всегда ограничены, и за них приходится вести конкурентную борьбу. Значит, сильные в таком обществе должны со спокойной совестью топтать ближних. Поэтому с самого начала перестройки была развернута идеологическая кампания по внедрению в сознание нового представления о человеке и его правах, очернение самой идеи братства людей. Это было настоящим гонением на православие.
КаК ни тяжело, надо признать: одну важную черту массового сознания верно подметили демократы «первой волны> -- избалованность людей высокой надежностью социальной системы СССР. Ее они и использовали. Два поколения выросли у нас в новых, ранее не бывалых в истории России условиях: при отсутствии угроз и опасностей. Вернее, при иллюзии от проникла глубоко в душу, в подсознание. Реально мы даже не верили в существование холодной войны -- считали ее пропагандой. Нам казалось смешным, что на Западе устраивают учебные атомные тревоги, проводят учебные эвакуации целых городов. Нам даже стали казаться смешными и надуманными все реальные страхи и угрозы, в среде которых закаляется человек на Западе: угроза безработицы, бедности, болезни при не
хватке денег на лекарства. Мы с помощью воображения вычистили даже яркие угрозы, чтобы жить совершенно беззаботно.
Человек у нас привык к тому, что жизнь может только улучшаться, а все социальные блага, которыми он располагает, являются КаК
бы естественной частью окружающей природной среды и не могут исчезнуть цз-за его, человека, политических установок и решений.
Человек перестал, например, видеть связь между светом в его лампочке и энергетической системой страны. Он уверовал, что свет этот - явление природы, и никакой Чубайс, никакая приватизация не могут этот свет у него отнять. Испанский философ Иртега-и-Гассет давно сказал важную и неприятную вещь: Избалованные массы
настолько наивны, что считают всю нашу --
материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти, так же совершенна, как природа».
Горе в том, что это состояние избалованности господствующее меньшинство научилось поддерживать, даже без больших затрат. Подержанные автомобили, блеск витрин, поощрение греха и лени -- все это соблазняет молодежь, и она хиреет. Так можно уморить ребенка, кормя его конфетами и поя разбавленной водкой -- он и не потребует здоровой пищи. Те, кто устоял, должны оставить распри и объединиться -- помочь ослабевшим. Иначе не уцелеют и те, кто сегодня благополучен. Первое предупреждение этому прозвучало 17 августа 1998 года, -- а в истории таким
примерам несть числа.
Сергей Георгиевич КАРА-МУРЗА «Русский Дом» 2000 №9